Шардын(Абхазские сказки и анекдоты)

Кто чужое крадет, тот свое теряет

Как-то Хуаджа Шардын со своим соседом шел вдоль берега реки. В это время вдали показался верховой, который гнал перед собой украденного быка. Шардын немедля снял с одной ноги чувяк, бросил посреди дороги, а сам засел в кустах. Всадник заметил чувяк. Спрыгнув с лошади, он привязал быка, поднял чувяк, снова вскочил на лошадь и помчался по дороге искать второй.

Тут Шардын и его товарищ подбежали к быку, отвязали его, затащили в лес и зарезали. Отрезанную голову Шардын бросил в реку. Между тем верховой, не найдя второго чувяка, вернулся обратно. Видит: нет его быка. "Порвал привязь и убежал домой",- подумал он и пустился по дороге вдоль реки. Смотрит: вода несет голову быка.

"Вода унесла моего быка", - подумал он, подъехал к берегу, соскочил с коня, разделся, бросился в воду, подплыл к быку, схватил за рога и вытащил вместо целого быка одну голову. "Хай, кто это сделал! Будь я проклят, если не догоню вора!" - вскипел он и побежал одеваться.

Увы, ни одежды, ни коня не оказалось на месте. Хуаджа Шардын успел их украсть. "Говорят, кто чужое крадет - тот свое теряет!-проговорил наказанный вор. - Так и случилось со мной! Как я теперь покажусь голым народу?!" (33, стр. 335).

Шардын и каплуны

"Скажи мне, вот ты варишь мамалыгу, а с чем мы будем ее кушать?" - спросил однажды Хуаджа Шардын свою жену. "Говорила же я тебе, что у нас ничего больше нет", - ответила та, мешая мамалыгу лопаткой. "Тогда постарайся варить ее до тех пор, пока я не возвращусь", - сказал Шардын, взял палку и вышел из дому.

Он направился к соседу, который в это время был в отъезде. Дома оставалась только хозяйка. "Я знаю, что твой муж еще не вернулся, но это ничего, я хотел переговорить как раз с тобою,- сказал Шардын. - Слышала ли ты, что я замялся скупкой кур? Я заключил условие с одним купцом, а у тебя много кур, но не куры мне нужны, а каплуны. Продай твоих каплунов, цену я дам тебе хорошую". - "Что ж, я тебе уступлю каплунов, раз ты покупаешь их всех вместе",- сказала хозяйка, пошла в курятник, выловила восемь каплунов, связала вместе и отдала Шардыну. "Значит, эти каплуны мои?" - спросил с деловитым видом Шардын. "Да, твои". - "Вот что, дорогая, сейчас я не захватил с собой денег. Поэтому я в залог оставлю тебе четырех каплунов. Если денег не пришлю, они будут твоими",- заключил Шардын, взял остальных четырех каплунов и ушел.

На следующий день вернулся муж. "Я вчера пошла на выгодную сделку,- стала хвастаться жена.- Был у нас Шардын и купил восемь каплунов. Но так как он не захватил денег, то в залог оставил четырех каплунов, и если он долга не пришлет, то оставленные в залог каплуны будут мои". - "Дура, ты оказалась глупее каплуна,- сердито оборвал ее муж.- Неужели ты не понимаешь, что не получишь никаких денег, так же как никогда не увидишь отданных Шардыну каплунов?" (33, стр. 337).

Конец света

Наступил знойный полдень. Люди, работавшие на полях, потянулись домой, чтобы отдохнуть. В это время по дороге ехала толпа всадников. Приблизившись к дому Шардына, предводитель осадил коня, поднялся на стременах, повернулся к спутникам и сказал: "Давайте подшутим над Шарды-ном - съедим его жирного барана, с которым он так возится". - "Хорошо!" - ответили всадники.

Свернув с дороги, они въехали во двор Шардына, притворяясь грустными и озабоченными. "Добро пожаловать, слезайте с коней!" - приветствовал их подбежавший Шардын и стал усаживать гостей под тенистым ореховым деревом. "Эх, Шардын, что нам усаживаться, когда завтра нас всех ожидает светопреставление", - печальным голосом сказал предводитель. "Как так - светопреставление? Не может быть!.." - произнес пораженный Шардын, растерянно глядя на гостей. "Оно будет не позже завтрашнего дня. Стоит ли выхаживать тебе барана, если мы все завтра умрем? Лучше зарежь его сегодня, и, пока мы живы, съедим его", - стал убеждать хозяина обманщик. "В самом деле, если будет светопреставление, то на что мне баран? Съедим его, устроив как бы собственные поминки, - опустив глаза, согласился Шардын.- Но пока я зарежу его и сварю, прилягте, отдохните. А ваших лошадей я расседлаю и пущу пастись в загороженное место", - добавил заботливый хозяин.

Гости, перемигнувшись, расстегнули черкески, сняли пояса, пистолеты и легли спать под тенистым деревом. Пока они спали, Шардын зарезал барана, мясо положил в котел, повесил его над костром, собрал седла, одежду гостей и побросал все это в костер. Затем, спрятав оружие гостей, он подошел к лошадям и начал в них стрелять.

Сладко спавшие гости проснулись от выстрелов. Хватились одежды, но она исчезла, так же как оружие и седла. Они кинулись к коням и остолбенели - Шардын в упор расстреливал их. "Ты что, с ума сошел?! Взбесился?!" - завопили гости. "Не я взбесился, а вы! Вы же мне сказали, что завтра будет светопреставление. Так на что вам одежда, седла, лошади? Все равно завтра всем нам погибать!"-ответил с ехидной улыбкой Шардын (33, стр. 339).

Эйленшпигель (Немецкие сказки и анекдоты)

Как все крестьяне и крестьянки жаловались на юного Тилля Эйленшпигеля

Когда Тиллю исполнилось три года, соседи начали жаловаться старому Эйленшпигелю на его сына. "Как же так получается, что все соседи называют тебя проказником?" - спрашивает его отец. "Любезный батюшка,- отвечал Эйлен-шпигель,- я никому ничего не сделал и могу тебе доказать, что на меня возводят напраслину. Попробуй, сядь на лошадь и посади меня сзади. Я проеду с тобой по улице и ни слова не скажу, а все будут меня обзывать как кому вздумается; ты сам в этом убедишься".

Отец так и сделал. Посадил он его позади себя на лошадь и поехал.

Тут Эйленшпигель приподнялся немного, показал людям голый зад и сел себе опять. Соседи и соседки стали показывать ему вслед и говорить: "Ах ты шельма, что вытворяет!" - "Ну, слышишь, отец?-говорит Эйленшпигель.- Ты сам можешь убедиться, что сижу я тихо и никого не трогаю, а люди все равно называют меня шельмой".

Тогда отец сделал по-другому: посадил он милого своего сынка впереди себя.

Эйленшпигель и тут продолжал сидеть молчком, он только строил рожи, скалил зубы и показывал крестьянам язык, а они бежали за ним и говорили: "Ну посмотрите-ка, что за шалопай этот малый!" - "Да, - сказал тогда отец,- должно быть, в несчастливый час ты родился, если сидишь ты тихо и никого не трогаешь, а люди все равно тебя ругают" (175, №2).

Как юный Эйленшпигель преподал урок герцогу

Когда Тиллю исполнилось шесть лет, послали его учиться в школу. Однажды по пути в школу встретил он герцога. Тому приглянулся веселый мальчишка, и он спросил его: "Ты куда, сынок?" - "В школу". - "Тогда вот тебе талер,- сказал герцог,- купи себе сладостей". - "Большое спасибо, но я не могу его взять, - отвечал Тилль. - Мой отец не поверит, что кто-то подарил мне талер, и накажет меня".

"Не беспокойся, бери,- сказал герцог, - и скажи своему отцу, что этот талер подарил тебе сам герцог". - "Тем более отец мне не поверит", - вздохнул хитрец. "Почему же?" - спросил герцог. "Разве герцог подарит всего один талер? - отвечал Тилль.- Все знают, что герцог щедр. Вот если бы вы насыпали мне полный ранец талеров, тогда отец мне поверил бы". - "Ты прав",- засмеялся герцог, и ему не оставалось ничего другого, как наполнить талерами ранец острого на язык мальчишки (162, стр. 61).

Как Эйленшпигель больных без лекарств вылечил

Однажды прибыл Эйленшпигель в Нюренберг и приколотил к церковным воротам, а также к дверям ратуши по большому рукописному объявлению, где выдавал себя за известного врача, исцеляющего ото всех болезней. В то время множество больных скопилось в новой лечебнице, где находилось достославное копье господне и некоторые другие чудотворные предметы; так что тамошний главный лекарь был бы рад поуменьшить их число. И вот пошел он к Эйленшпигелю и сказал ему, что ежели тот и впрямь сумеет помочь больным, как объявил об этом, то он ему щедро заплатит. Эйленшпигель ответил, что поставит больных на ноги, и запросил за это двести гульденов. Лекарь обещал ему эти деньги. Тогда Эйленшпигель добавил, что ежели он больных на ноги не поставит, то не возьмет ни пфеннига. Лекарю это понравилось, и он дал ему 20 гульденов задатка.

Пришел Эйленшпигель в лечебницу, взяв с собой двух помощников, и стал спрашивать каждого больного в отдельности, чем тот страдает. А напоследок каждому говорил: "То, что я тебе сейчас открою, держи при себе и никому не проболтайся". Хворые под честное слово обещали ему это, и тогда он говорил им: "Чтобы вас, больных, вылечить и поставить на ноги, я должен бросить одного из вас в огонь, а из пепла приготовить снадобье для других. Я употреблю для этого самого немощного, который совсем не может ходить, зато помогу остальным. Так вот, в определенный час я выйду вместе с вашим лекарем к дверям и громко закричу: "Кто здесь здоров, выходи!" Смотри не проспи, ибо последнему придется оплачивать счет".

И так он говорил каждому, и каждый мотал это себе на ус, и в назначенный час все были готовы, даже хромые и лежачие, ибо последним никто не хотел быть. Так что, когда Эйленшпигель закричал, как было обещано, пустились бегом даже те, кто уже десять лет не вставал с постели. Лечебница враз опустела, и Эйленшпигель потребовал с лекаря плату, сказав, что должен поспешать дальше. Тот с превеликой благодарностью дал ему деньги, и Эйленшпигель ускакал.

А через несколько дней больные стали возвращаться назад, жалуясь на прежние хвори. Главный лекарь им говорит: "Как же так? Я ведь приводил к вам великого искусника, который вам помог. Я сам видел, что вы смогли даже ходить без посторонней помощи!" Тут-то больные ему и рассказали, как Эйленшпигель грозил бросить в огонь того, кто будет последним, и лекарь понял, что тот его обманул.

Но Эйленшпигель был уже далеко, и его было не воротить (175, № 17).

Как Эйленшпигель в Эрфурте учил осла книгу читать

Прибыв в Эрфурт, где находился знаменитый университет, Эйленшпигель приколотил там на дверях объявление. Господа из университета, наслышанные о его лукавстве, стали держать совет, какую бы ему придумать задачу, чтобы он не смог с ней справиться, а они бы не опозорились. Наконец решили они поручить Эйленшпигелю научить грамоте осла, тем паче что ослов в Эрфурте тогда было в достатке - и молодых, и старых.

Послали они за Эйленшпигелем и говорят ему: "Магистр, вы прибили объявление о том, что беретесь любого обучить чтению и письму, да к тому же в короткий срок. И вот мы, господа из университета, решили отдать вам в учение молодого осла. Возьметесь ли вы за это?" Эйленшпигель ответил согласием, но испросил на это побольше времени, поскольку осел, как известно, тварь бессловесная и неразумная. Наконец согласились они на двадцати годах. Эйленшпигель подумал: "Одно из трех: либо умрет ректор - тогда я буду свободен, либо помру я - и с меня уже ничего не возьмешь, а помрет мой ученик - опять же я свободен". А рассудив так, запросил он на это дело пятьсот старых шоков, и в счет их некоторую сумму дали ему вперед.

Взял Эйленшпигель осла и пошел с ним на постоялый двор. Там он заказал для своего ученика отдельное стойло, раздобыл старую книгу и, насыпав между страниц овса, положил ее ослу в ясли. Едва осел учуял зерно, принялся он листать мордой страницы и искать овес; когда же он его не находил, то принимался кричать: "И-а! И-а!"

Увидев такое дело, Эйленшпигель вскорости пошел к ректору и говорит: "Господин ректор, не хотите ли посмотреть, чему научился мой воспитанник?" - "Дорогой магистр,- удивился ректор,-неужто он уже научился?" - "Он ужасно туп по природе, - отвечал Эйленшпигель, - и учить его было делом нелегким. Однако благодаря своему рвению и усердию я добился от него, что он уже может различать и даже называть некоторые буквы. Если хотите, пойдемте со мной, вы сами все увидите и услышите".

Он заставил своего прилежного ученика поститься до трех часов пополудни и лишь тогда пришел к нему с ректором и несколькими магистрами. Едва он положил перед ослом книгу, тот стал перекидывать в ней листы туда и обратно; не находя же ничего, во всю мочь'кричал: "И-а! И-а!"

"Видите, почтенные господа, - сказал Эйленшпигель. - Две буквы - "И" и "А" - он уже знает. Я надеюсь, дальше дело пойдет еще успешней".

Вскорости после этого ректор умер, и Эйленшпигель отпустил своего ученика пастись, как это ему и подобало. А сам с полученными деньгами отправился своей дорогой, думая про себя: "Сколько бы понадобилось времени, чтобы заставить всех эрфуртских ослов поумнеть!" (175, № 29).

Как Эйленшпигель виделся с папой римским

Каких только плутней не придумывал Эйленшпигель, и, перепробовав многое, вспомнил он о старой пословице: "Все пути ведут в Рим". И пошел он в Рим, и там плутовство его расцвело пуще прежнего.

Однажды попал он на постоялый двор к одной вдове. Она стала спрашивать, кто он и откуда. Эйленшпигель отвечал, что он иностранец и идет из земли Саксонской в Рим, чтобы побеседовать с папой. "Ах, приятель,- говорит ему женщина,- увидеть-то папу вы, может, увидите, но насчет беседы с ним сомневаюсь; Я родилась здесь и выросла, и предки мои жили в этих местах, но ни разу не выпало мне перекинуться с ним хотя бы словечком. Я бы сто дукатов дала за то, чтобы поговорить с ним".- "Любезная хозяйка,- ответил Эйленшпигель,- а если я найду способ устроить вам встречу и разговор с папой - отдадите мне эту сотню?"

Хозяйка поклялась честью, что, если он это сделает, сто дукатов будут его. Но она не слишком верила, что ему это удастся, ибо знала, сколько для этого требуется труда и усердия. А Эйленшпигель говорит: "Значит, сто дукатов за вами?" Она ответила: "Да". А сама думает: "Ты еще до папы-то не добрался".

Эйленшпигель знал, что папа раз в четыре недели служит мессу в храме святого Иоанна; он дождался этого дня и, когда месса началась, протиснулся как можно ближе к папе. Едва папа приступил к благословению даров, Эйленшпигель повернулся к святыням спиной. Кардиналы это заметили. Когда же папа начал причащение, Эйленшпигель вновь повернулся к нему спиной.

По окончании мессы папе донесли, что какой-то человек, находясь в соборе, повернулся к алтарю спиной. Папа сказал: "Надобно узнать, в чем здесь дело, ибо это задевает святую церковь. Раз человек поступает таким образом, значит, можно опасаться, что он погряз в неверии и перестал быть добрым христианином". И велел он доставить этого человека к себе.

Пришли за Эйленшпигелем посланцы, и отправился он с ними к папе. Папа спросил его, что он за человек и какой он веры. Эйленшпигель ответствовал, что он христианин, а веры он той же, что его хозяйка, и назвал ее по имени. Тогда папа велел доставить эту женщину и спросил ее, какой она веры. Женщина ответила, что она исповедует христианство, что она молится и поклоняется святой христовой церкви, а другой веры у нее нет.

Тут Эйленшпигель начал почтительно кланяться и говорит: "Всемилостивый отец, той же веры и я, ничтожнейший из твоих слуг". - "Зачем же ты поворачивался спиной к алтарю во время святой мессы?" - спросил его папа. "Ах, пресвятой отец, - отвечал Эйленшпигель, - я слишком большой грешник, и мои грехи столь тяготят меня, что я не счел себя достойным глядеть на святые дары, покуда не исповедуюсь".

Папа остался этим весьма доволен и, отпустив Эйленшпи-геля, пошел в свой дворец. А Эйленшпигель отправился на постоялый двор и напомнил хозяйке про сто дукатов.

Так что Эйленшпигель остался Эйленшпигелем, и паломничество в Рим ничуть его не исправило (175, № 34).

Как Эйленшпигель выманил у ризенбургского священника лошадь

Не обошелся Эйленшпигель без плутовства и в деревне Ризенбург. Жил там один священник, у которого была красивая ключница и славная маленькая лошадка. Священник очень любил обеих, лошадь даже больше, чем служанку. Как-то раз побывал в Ризенбурге брауншвейгский герцог, и велел он передать священнику через других людей, что хотел бы заполучить эту лошадку и готов уплатить за нее больше, чем она стоит. Но священник решительно отказал герцогу; слишком уж он любил свою лошадь и не желал с ней расстаться. Насильно же забирать ее герцог не хотел.

Услышал про это Эйленшпигель, который знал толк в таких делах, и сказал герцогу: "Милостивый господин, что вы мне подарите, если я раздобуду вам лошадь ризенбургского попа?" - "Если ты это сделаешь, - отвечал герцог, - я дам тебе красный кафтан со своего плеча, ушитый жемчугом".

Эйленшпигель взялся за это дело и направился в деревню. Ему уже приходилось бывать в доме священника, так что его здесь знали и приняли гостеприимно. Через несколько дней прикинулся Эйленшпигель совсем больным, начал громко стонать и в конце концов слег. Священник и его ключница не знали, как ему помочь, и очень огорчались. Наконец, видя, что ему совсем худо, священник завел с ним речь об исповеди. Эйленшпигель ничего не имел против. Тогда священник сказал, что исповедует его сам, и предложил припомнить все, что ни есть у него на душе, все худое, что довелось ему совершить за свою жизнь, и всемилостивый господь простит ему. Эйленшпигель слабым голосом ответил священнику, что грехов за ним нет, кроме одного-единственного, но в нем он не может ему исповедаться. Лучше было бы позвать другого священника, чтобы он мог рассказать ему все, ибо он боится, что господин священник будет гневаться, если он откроется ему.

Услышав это, священник загорелся любопытством, и захотелось ему узнать, в чем здесь дело. "Дорогой Эйленшпигель, - сказал он ему,- дорога далека, я вряд ли смогу раз" добыть другого священника, и, если ты тем временем умрешь, нам обоим придется держать ответ перед богом. Скажи мне свой грех; быть может, он не так уж велик'и я освобожу тебя от него. Да и что тебе бояться моего гнева, я ведь не вправе разглашать исповедь". - "Ну что ж, - говорит тогда Эйленшпигель, - раз так, я исповедуюсь вам. Пусть грех и не так велик, но мне жаль, что вам будет неприятно; ведь дело касается вас".

Эти слова еще сильнее раздразнили любопытство священника, и он решил узнать все во что бы то ни стало. Ежели Эйленшпигель у него что-нибудь украл, сказал он, или в чем-то подобном повинен, пусть говорит без опаски, он простит его и не затаит против него зла. "Ах, дорогой господин,- сказал Эйленшпигель,- я знаю, что вы будете гневаться, но, раз уж мне скоро придется распрощаться с этим миром, я должен вам открыться. Не сердитесь, дорогой господин, дело в том, что я спал с вашей служанкой".

Священник спросил, часто ли это бывало. "Всего лишь пять раз",- ответил Эйленшпигель. "Ну, она пятикратно за это получит",- подумал священник, и, отпустив грехи Эйлен-шпигелю, пошел он к себе в комнату, позвал служанку и спросил ее, спала ли она с Эйленшпигелем. Ключница ответила, что это ложь. Тогда священник заявил, что Эйленшпигель сам признался ему в этом на исповеди и он не может ему не верить. Она твердила "нет", он говорил "да", а потом взял палку и избил ее до синяков. А Эйленшпигель, лежа в кровати, смеялся и думал про себя: "Ну, теперь дело будет сделано".

Он пролежал день, а за ночь поправился и утром, поднявшись, сказал, что ему уже легче и он должен отправляться дальше. Спросил, сколько он задолжал за время болезни; священник все посчитал, получил с него и очень был рад, что тот уходит. Да и ключница была рада - ведь это по его милости ее побили. Эйленшпигель уже совсем собрался, но перед тем, как тронуться в путь, сказал священнику: "Господин священник, хочу вас предупредить, что, поскольку вы разгласили мою исповедь, я намерен поехать в Гальберштадт и рассказать об этом епископу".

Услышав, что Эйленшпигель хочет сделать его -несчастным, поп забыл всю свою злость и стал просить Эйленшпигеля, чтобы он молчал, обещая ему за это двадцать гульденов. Но Эйленшпигель сказал: "Нет, я и за сто гульденов не стану молчать, я пойду и сделаю, как обещал". Тогда священник со слезами на глазах принялся упрашивать служанку, чтобы она с Эйленшпигелем поговорила и узнала, чего он хочет; он все ему отдаст за молчание.

Наконец Эйленшпигель сказал, что он готов держать язык за зубами, если ему отдадут лошадь. Священник охотнее отдал бы все свои деньги, чем расстался с лошадью,- так он ее любил. Но хочешь не хочешь пришлось лошадь отдать, и Эйленшпигель тут же на ней ускакал.

Прискакал он рысью к городским воротам. А герцог стоял в это время на подъемном мосту. Увидев Эйленшпигеля на лошади священника, снял он с себя обещанный кафтан и говорит: "Мой славный Эйленшпигель, вот тебе твой кафтан".- "А вот вам ваша лошадь, милостивый господин",- ответил Эйленшпигель, спешившись.

Очень был ему герцог благодарен, а потом попросил рассказать, как удалось ему получить у попа лошадь, и, услышав обо всем, весело смеялся и дал Эйленшпигелю в придачу к кафтану еще и коня.

А священник сильно горевал о своей лошадке и часто бил по этому случаю служанку, так что она скоро от него ушла. И остался он ни с чем: без лошади и без служанки (175, №38).

Как Эйленшпигель обманул виноторговца в Любеке

Придя в Любек, Эйленшпигель вел себя осторожно и осмотрительно, не устраивая никаких проделок, поскольку законы в этом городе были тогда особенно строги. В то время жил в Любеке один виноторговец, человек заносчивый и высокомерный; он полагал, что нет на свете никого умнее его, и любил при всяком случае повторять, что не прочь бы увидеть человека, который сумеет одурачить и провести такого умника, как он. Многие горожане за это его недолюбливали.

Эйленшпигель услышал про этого виноторговца и не смог больше сдержать своего озорства. "Надо бы испытать, что этот умник из себя представляет",- подумал он и, взяв два кувшина, на вид совсем одинаковых, наполнил один водой, а другой оставил пустым; затем тот, что с водой, спрятал за пазуху, а другой понес открыто.

Зашел он с кувшином в винный погреб и велел налить себе вина. Хозяин наполнил ему кувшин, Эйленшпигель сунул его за пазуху, а потом вытащил оттуда другой кувшин, с водой, поставил его на стойку, так, что хозяин не заметил подмены, и спрашивает: "Эй, хозяин, а сколько стоит кувшин вина?" - "Десять пфеннигов", - отвечает тот. "Это слишком дорого,- говорит Эйленшпигель.- У меня всего шесть пфеннигов, может, хватит?"

Виноторговец рассердился: "Ты что, цен не знаешь?- говорит.- Здесь все так платят, а кого это не устраивает, пусть не ходит сюда за вином".- "Впредь я буду это знать,- ответил Эйленшпигель,- но ежели вы не хотите дать мне кувшин вина за шесть пфеннигов, тогда вылейте его обратно". Виноторговец со злостью взял кувшин, в котором была вода, и, думая, что там вино, вылил его в бочку. "Ну и дурак же ты, братец, - говорит,-приходишь покупать вино, а чем заплатить не имеешь".

Эйленшпигель же взял свой кувшин и ушел, усмехаясь про себя: "Ежели такого умника,- говорит,- дурак может вокруг пальца обвести, так кто из них дурак?" И пошел, пряча кувшин с вином за пазухой; а другой, из-под воды, он нес открыто (175, № 56).

Как Эйленшпигель убедил одного крестьянина, что его зеленый платок - синий

Есть-пить Эйленшпигелю было надо, поэтому надо было и пропитание себе искать. Однажды пришел он в Ольцен на ярмарку, где было много всякого народа. Эйленшпигель всюду ходил, высматривал, где что творится. И заметил он мимоходом, что какой-то крестьянин купил себе зеленый платок и'собирается с ним домой. Эйленшпигель тут же придумал, как этот платок у него выудить. Разузнал он, из какой этот крестьянин деревни, и, взяв себе в компанию одного монаха и еще какого-то бездельника, вышел с ними из города на дорогу, по которой крестьянин должен был пройти. Там он научил их, что надо делать, и расставил вдоль дороги неподалеку один от другого.

Идет крестьянин из города с платком, радуется, что сейчас его домой принесет. Тут Эйленшпигель выходит ему навстречу и спрашивает: "Где это ты купил такой прекрасный синий платок?" - "Синий?-удивился крестьянин. - Платок-то зеленый, а не синий". - "Какой же зеленый, когда синий,- отвечает Эйленшпигель. - Я готов ставить за него 20 гульденов и утверждаю, что он синий. Первый встречный, который умеет отличать зеленое от синего, нам это подтвердит".

Тем временем он дал знак одному из своих, и тот вышел им навстречу. "Приятель, - говорит ему крестьянин, - мы тут поспорили насчет цвета этого платка. Скажи по совести, зеленый он или синий, и, что ты скажешь, с тем мы и согласимся". Тот посмотрел на платок и говорит: "Отличный синий платок". - "Нет, вы оба плуты!-воскликнул тогда крестьянин.- Вы, верно, сговорились друг с другом, чтобы меня обмануть". - "Хорошо,- сказал ему Эйленшпигель,- ты видишь, что я оказался прав, но хочешь еще лишнего подтверждения. Что ж, вон идет благочестивый священник, давай обратимся к нему. Слово духовного лица для меня непререкаемо".

Крестьянин охотно согласился. Дождались они, пока священник к ним приблизился, и Эйленшпигель ему говорит: "Господин, скажите, пожалуйста, какого цвета этот платок?"- "Друг, ты сам это видишь", - отвечал священник. "Да, господин, это правда, - вступил тогда крестьянин, - но вот те двое хотят внушить мне явную ложь". - "Какое мне дело до вашей тряпки, черная она или белая?" - говорит священник. "Ах, дорогой господин,- сказал крестьянин,- ты только рассуди нас, прошу тебя". - "Ну, если это вам так важно,- отвечает священник, - что же мне еще сказать: разумеется, платок синий". - "Теперь-то ты слышишь?-сказал Эйленшпигель. - Платок мой".

Крестьянин только вздохнул: "Почтенный господин, не будь вы духовным лицом, я бы подумал, что вы все трое плуты. Но вы священник, и я не могу вам не верить". Отдал он Эйленшпигелю платок, а сам пошел ни с чем (175, № 67).

Завещание Эйленшпигеля

Когда Эйленшпигель тяжело заболел, составил он завещание и велел после своей смерти разделить его имущество на три части: одну часть отдать своим друзьям, одну - советнику города Мёллена и одну часть - священнику. Они же должны были похоронить его самым наилучшим образом, с соблюдением всех обрядов, какие подобают христианину, а через четыре недели совместно вскрыть красивый сундук с дорогими замками, который он им укажет. Все, что они найдут там, им следовало разделить на три части.

И вот Эйленшпигель умер. Они исполнили все так, как говорилось в завещании, а через четыре недели советник, священник и друзья Эйленшпигеля собрались вместе, чтобы открыть сундук и оставленные им сокровища разделить.

Когда же они сундук вскрыли, увидели они в нем одни лишь камни. Каждый покосился на другого, и стали они друг друга подозревать. Священник подумал, что, поскольку сундук был на сохранении у советника, тот успел оттуда все вынуть и закрыл сундук заново. Советник решил, что это друзья Эйленшпигеля очистили сундук во время его болезни, а потом наполнили его камнями. Друзья же думали, что поп тайком забрал сокровища, когда приходил Эйленшпигеля исповедовать. И каждый затаил в душе неприязнь к другому.

Советник и священник хотели со злости даже выкопать Эйленшпигеля из могилы. Но потом оставили его лежать, как был. Так он и остался в своем гробу, и в память его на могиле поставлен камень, который можно видеть и поныне (175, №92).