Предисловие

Абазины (самоназвание - абаза) - один из древнейших народов Кавказа. Общая численность в СССР, по переписи 1979 г., - 29 тыс. человек; проживают в Карачаево-Черкесской автономной области Ставропольского края (центр - г. Черкесск) вместе с русскими, карачаевцами, черкесами и ногайцами. За рубежом абазины, потомки переселенцев XIX в., живут в Турции и в странах Ближнего Востока: Сирии, Иордании, Ливане.

Язык абазин относится к абхазско-адыгской группе иберийско-кавказских языков. Наибольшую близость обнаруживает с абхазским^*.

^* (А. Н. Генко. Абазинский язык (здесь и далее подробные выходные Данные см. в Библиографии); К. В. Ломтатидзе. Тапантский диалект абхазского языка; К. В. Ломтатидзе. Ашхарский диалект и его место среди других абхазско-абазинских диалектов; Х. С. Бгажба. Бзыбский Диалект абхазского языка; Г. П. Сердюченко. Язык абазин; Н. Т. Табулова. Грамматика абазинского языка; Абазинско-русский словарь.)

Местом исторического формирования абазин считаются современная Абхазия и южные районы Краснодарского края.

Первое упоминание об абазгах (предках нынешних абазин) содержится в "Перипле" греческого автора II в. н. э. Флавия Арриана: "За лазами живут апсилы (современные абхазы. - В. Г.), с апсилами граничат абазги"^*.

^* (Цит. по: З. В. Анчабадзе. История и культура древней Абхазии, с. 177.)

К VIII столетию апсилы и абазги сформировались в единую народность.

На Северный Кавказ абазины переселились с побережья Черного моря в XIV-XVII вв.^*.

^* (С. П. Басария. Абазинский аул в Мало-Карачаевском округе; З. В. Анчабадзе. Из истории средневековой Абхазии; З. В. Анчабадзе. История и культура древней Абхазии; Л. И. Лавров. Абазины. Историко-этнографический очерк; Ш. Д. Инал-Ина. Абхазы. Историкоэтнографический очерк; Народы Карачаево-Черкесии; Е. П. Алексеева. Древняя и средневековая история Карачаево-Черкесии; Очерки истории Карачаево-Черкесии. Т. 1.)

Важную роль в миграции абазин сыграли многие причины, в том числе "усиление роли экстенсивного хозяйства и увеличение веса отгонного животноводства... обезлюдение значительных пространств на Северном Кавказе в результате монгольских опустошительных нашествий"^*.

^* (З. В. Анчабадзе. Из истории средневековой Абхазии, с. 256.)

В 50-х годах XVI в. абазины вместе с адыгами добровольно вошли в состав Русского государства. С тех пор их исторические судьбы тесно связаны с Россией.

До Великой Октябрьской социалистической революции уделом абазин, как и других народов окраин царской России, была экономическая и культурная отсталость.

После победы социализма началось национальное возрождение абазин: была создана письменность (1932 г.), сформировалась интеллигенция, возникла и развилась художественная литература.

При отсутствии у абазин в прошлом письменной литературы фольклор был единственной сферой, в которой народ мог сохранить богатство своего языка, отразить своеобразие исторического бытия, особенности художественного восприятия мира и характер образного мышления. Устное народное творчество было выразителем идеологии и философии абазин на разных этапах их исторического развития.

Сбор, публикация и изучение абазинского фольклора начались довольно поздно. Первые записи и публикации на языке оригинала осуществил в 30-х годах нашего столетия основоположник абазинской литературы, знаток устного народного творчества Т. З. Табулов: в 1933 г. он напечатал в составленном им букваре "Ан бызшва" ("Материнский язык") две сказки - "Лиса" и "Коза старика и старухи".

Абазипские и адыгские фольклорные тексты широко использованы в беллетристических произведениях просветителя XIX в. А.-Г. Кешева, писавшего на русском языке. Т. З. Табулов печатал абазинские фольклорные произведения в своих певх учениках в переводе на кабардино-черкесский язык.

В 1940-1941 гг. деятелями абазинской культуры (Т. Табуловым, Х. Жировым, А. Меремкуловым, У. Пшмаховым, Х. Таовым, М. Ниной, П. Цековым) на страницах областных газет было опубликовано значительное по тем временам число нартскпх сказаний, волшебных и бытовых сказок, сказок о животных, записанных в ряде аулов Карачаево-Черкесии.

В сборник "Волшебная сабля", вышедший в 1936 г. в Ворошиловске (ныне Ставрополь) на русском языке, наряду с черкесскими и ногайскими вошло несколько абазинских сказок.

Особую ценность представляют обширные записи абазинских фольклорных текстов разных жанров, сделанные К. В. Ломтатидзе в конце 30-х и 40-х годах и напечатанные в приложениях к ее монографиям "Тапантский диалект абхазского языка" и "Ашхарский диалект и его место среди других абхазско-абазинских диалектов". Тексты записаны и опубликованы на тапантском и ашхарском диалектах абазинского языка и всех его говорах, снабжены паспортными данными.

В 1947 г. Т. З. Табуловым был издан сборник "Абазипские сказки", в который были включены волшебные и бытовые сказки и образцы несказочной прозы. Большинство текстов опубликовано в том виде, в каком они бытовали в народе, некоторые подвергнуты литературной обработке ("Сказка о табунщике Мидпе и о морском жеребце", "Таурых о пастухе Бате и его дочери - пастушке Зач", вошедшие в эту книгу, - своеобразные фольклорные повести).

Т. З. Табулов бережно относился к содержанию фольклорных памятников, не модернизировал и не "выправлял" их, и поэтому его публикации воспринимаются как первозданные народные сказки.

После открытия Черкесского научно-исследовательского института истории, языка и литературы^* сбор и публикация абазинского фольклора приобрели планомерный характер. Во втором выпуске "Трудов" этого института (1954 г.) Т. З. Табулов напечатал коллекцию абазинских пословиц, поговорок и загадок на языке оригинала с параллельным русским переводом. В 1955 г. он же и К. С. Шакрыл издали сборник "Абазинские сказкю, в который были включены образцы всех жанров сказочного эпоса и ряд произведений несказочной прозы.

^* (Черкесский научно-исследовательский институт истории, языка и литературы был основан в 1932 г., а в 1942 г. закрыт в связи с временной оккупацией области фашистскими захватчиками, вновь открыт был в 1951 г. (с 1957 г. - Карачаево-Черкесский научно-исследовательский институт истории, языка и литературы, с 1966 г. - Карачаево-Черкесский научно-исследовательский институт экономики, истории, языка и литературы, с 1983 г. - Карачаево-Черкесский ордена "Знак Почета" научно-исследовательский институт истории, филологии и экономики).)

Волшебные и бытовые сказки, сказки о животных вошли в сборник "Сказки Абазашты" (составитель В. Б. Тугов).

Несколько сказок из публикаций Т. З. Табулова представлены в переводе Н. В. Капиевой в книге "Сказки четырех братьев" (Ставрополь, 1965).

Образцы абазинского детского фольклора вошли в сборник "Сказка, сказка, сказочка".

В книге "Нарты. Абазинский народный эпос" напечатаны сказания о богатырях абазинского нартского эпоса, записанные в основном составителем этой книги и автором предисловия В. Н. Меремкуловым в 1967-1975 гг. В книгу вошли также записи и публикации Т. З. Табулова и К. В. Ломтатидзе. Особую ценность этому изданию придает то, что тексты приводятся и на языке оригинала, и в переводе на русский язык.

Абазинский паремиологический материал на языке оригинала и в переводе на русский наиболее полно представлен в сборнике "Афористическая поэзия абазин", вышедшем в Черкесске в 1977 г.

Отдельные произведения абазинского фольклора опубликованы и в других изданиях.

Накопленный и изданный материал позволяет достаточно полно охарактеризовать все жанры абазинского фольклора и определить место каждого из них в устной словесности народа.

Подавляющее большинство записей и публикаций относится к народной прозе.

Многие собиратели и публикаторы абазинского сказочного эпоса, как и всего фольклора в целом, сами являлись его носителями. Они часто фиксировали и издавали те произведения, которые знали. Поэтому эти публикации часто не имеют научной документации. Все сборники сказок, изданные на абазинском языке, носят популярный характер и не снабжены паспортными данными. В небольших предисловиях к книгам (или аннотациях к ним) составители объясняют, откуда взяты публикуемые произведения и кто их записал.

Оригиналы почти всех опубликованных произведений (за исключением газетных публикаций и большинства текстов из сборника Г. З. Табулова "Абазинские сказки") хранятся в различных архивах. Сведения о них приводятся в примечаниях к данной книге.

Абазинская народная проза четко делится на три разновидности: лок (сказка), таурых, или турых (история), и хабар (весть, новость). Это отражено и в народной терминологии.

"Сказка-лок - рассказ со счастливым концом, рассказ о событии, которое в жизни не случалось"^*.

^* (Сказитель А. О. Лафишев, 58 лет, аул Красный Восток Мало-Карачаевского района Карачаево-Черкесской автономной области.)

В обиходе слово "лок" стало синонимом неправды, небылицы, вымысла^*. Не случайно широкое распространение получили выражения типа "не говори мне сказку" ("локI гIасауымхIвын"), т. е. не рассказывай неправду; "он рассказывает сказку" ("локI йхIвитI"), т. е. говорит явную ложь; "он рассказывает лисью сказку" ("бага локI йхIвитI"), т. е. небылицу.

^* (См.: Абазинско-русскнй словарь, с. 268.)

Таким образом, "установка на вымысел" (Э. В. Померанцева) - главнейший жанровый признак сказки, определяющий наряду со счастливым концом ее особенности.

Ныне термином "лок" все чаще называются сказки о животных и небылицы, а применительно к волшебным и социально-бытовым сказкам применяется его синоним "таурых".

Сказочный эпос абазин включает волшебные, социально-бытовые, авантюрные и кумулятивные сказки, небылицы и сказки о животных. Есть сюжеты, совпадающие с мировыми и общекавказскими. Особенно много общего со сказками ближайших родствепных народов - адыгов и абхазов; немало и самобытных сказок.

Абазинская сказка, как и сказки других народов, "не знает персонажей, которые вводятся ради описания среды, общества. Здесь каждому лицу определена своя роль в повествовании и ни одного лишнего лица нет. Каждое лицо будет действовать, и только с точки зрения своих действий оно представляет интерес для слушателя. Поэтому для фольклора характерно стремление к одногеройности. Есть центральный герой, и вокруг него и его поступков группируются другие лица - его антагонисты, или помощники, или же те, кого он спасает"^*.

^* (В. Я. Пропп. Фольклор и действительность, - "Русская литература". 1963, № 3, с. 67.)

Как и у всех народов Кавказа, главным персонажем абазинской волшебной сказки (независимо от того, как оп называется) выступает социально обездоленный герой. Он, как правило, безымянен, и это отражает изначальную особенность сказки. Правда, героем ряда сказок является Кабижчикун - Маленький плешивец, персонаж, чрезвычайно популярный в сказках разных народов.

"Социальной основой эстетики "низкого", не подающего надежд героя является идеализация социально обездоленного, - указывает Е. М. Мелетинский. - Превращение "низких" черт в "высокие" или обнаружение "высокого" в "низком" в финале сказки - своеобразная форма идеализации обездоленного"^*.

^* (Е. М. Мелетинский. Герой волшебной сказки. Происхождение образа, с. 259.)

Сказочный герой, выражающий идеалы народа, в пределах отведенного ему времени и пространства обретает бессмертие. В волшебной сказке во всех случаях торжествуют добро и справедливость, а зло непременно наказывается.

У героя волшебной сказки абазин, как и сказок других народов, есть чудесные помощники: старуха-колдунья, мудрецы или богатыри, жена и сестра, невеста, а также благодарные животные, которым он оказал услугу.

Незаменимый его помощник - верный конь, обладающий даром провидения и перевоплощения. В описании героя и коня существует определенный параллелизм: вначале оба ничем не выделяются, нередко бывают предметом насмешек, но затем становятся необычайно мужественными и сильными. Чтобы подчеркнуть социальную полярность противников, создатели сказок нередко "сажают" княжича или сына хана на вороного жеребца, а простолюдина - на невзрачного серого коня, у которого впоследствии обнаруживаются необыкновенные качества ("Сын хана едет на великолепном вороном жеребце... а Плешивый Барамбий оседлал своего невзрачного серого коня" - "Плешивый Барамбий"),

В борьбе с врагами герой пользуется различными чудесными предметами; услуги ему оказывают персонажи, наделенные чудесными способностями (дальнозоркий, скороход, водохлеб и т. д.); он прибегает к помощи чудесных предметов, чтобы узнать о судьбе брата или друга (стрелам, с которых капает кровь или молоко). Среди мифических противников героя самые страшные айныжи - великаны, которых он всегда побеждает.

Как в восточнославянской сказке и сказочном эпосе многих народов Кавказа, в абазинской фигурируют и другие мифологические чудовища: Длиннобородый - маленький старичок с редкой и длинной бородой, ездящий верхом на петухе, и алмасты - громадные человекообразные существа. Часто герой вступает в борьбу с атко - семиглавым змеем, запруживающим реку и требующим жертву (молодую девушку) за то, что он позволит жителям аула набрать воды.

К особенностям абазинской сказки нужно отнести ее оптимизм и насыщенность социальными мотивами. Многие волшебные сказки начинаются с социальной характеристики героя; конфликт в них завязывается на почве социального антагонизма. Усилению социальных мотивов в абазинской сказке во многом способствует ее широкое взаимодействие с хабарами социальной проблематики.

Одна из главных тем абазинского сказочного эпоса - тема труда. Созидательный, свободный труд возводится в ранг мастерства и поэтизируется, подневольный труд считается наказанием и проклятием. Все положительные персонажи - искусные табунщики, пахари, чабаны, охотники, пастухи, вышивальщицы, седельщики и т. д.

Не менее яркая особенность абазинского волшебного эпоса - включение в него этнографических реалий, точных и подробных описаний быта, нравов, обычаев, этики народа.

Как и в сказках других народов, в абазинской волшебной сказке сохраняются следы древних верований (анимизм, тотемизм, магия, культы предков, домашнего очага, мертвых, оборотничества и т. д.).

Для волшебных сказок абазин, как правило, нехарактерно развернутое изложение. Отличительными чертами их стиля, как и всей народной прозы в целом, являются лаконизм, отсутствие цветистости, всякого рода прикрас, даже некоторый "прозаизм", обыденность. Изредка в них вкрапливаются песни, исполняемые тем или иным героем или сочиненные по поводу события, о котором рассказывается ("Как Мурат отомстил за себя", "Таурых о пастухе Бате и его дочери - пастушке Зач"). Это сближает абазинские сказки с абхазскими. "Как бы ни были многочисленны эпизоды и мотивы, в абхазской волшебной сказке отсутствуют очень растянутые, многоплановые сюжеты, - пишет С. Л. Зухба. - Обычно наши сказки по объему небольшие прозаические произведения"^*.

^* (С. Л. Зухба. Абхазская народная сказка, с. 196-197.)

Нередко типично волшебные сюжеты сочетаются с сюжетами социально-бытовой сказки и хабара. Широкое взаимодействие разных жанров - одна из примечательных особенностей поэтики абазинской народной прозы.

В абазинской волшебной сказке используются традиционные присказки, зачины, концовки, повторения (обычно троекратные) однородных эпизодов. Почти каждая сказка начинается словами: "Жил да был один работящий мужчина...", "В одном ауле жил да был князь...", "Говорят, жил да был один юноша...". Более развернутые зачины встречаются гораздо реже. Социальные характеристики персонажей в зачине сказки, вероятно, более позднего происхождения.

Концовки сказок отличаются большим разнообразием: "Стали жить богато и счастливо", "Раздал имущество князя тем, кто его наживал, а сам остался жить с женой в счастье и довольстве", "Как говорит пословица, сделаешь добро, встретишь добро, сделаешь зло, встретишь зло" и т. д.

Устойчивость абазинской волшебной сказке (наряду с зачинами и концовками) придают и так называемые общие места и традиционные формулы. Например: "Вы услышали (то, что рассказано в сказке. - В. Т.) своими ушами, живите до тех пор, пока все это не увидите своими глазами".

Посредством формул передаются время и расстояние: "Много ли ехал, мало ли ехал", "Долго ли шел, мало ли шел, по дошел (до такого-то места)", "Долго ли ехал, мало ли ехал - кто знает", "Ехал (шел) день, ехал два, ехал три"; сказочное пространство: "Узнали во всех семи долинах", "Во всех семи долинах не было красивее ее", "Послали людей во все семь долин".

Скорость движения, резвость копя, быстрота исполнения дела тоже характеризуются постоянными формулами: "Он прилетел (примчался), как вылетевшая из ствола пуля" (или: "как пуля"), "Не успели его ресницы сомкнуться, как конь был около него" и т. д.

Мифические противники героя также характеризуются постоянными речевыми формулами. Великан или чудовище, почуяв запах спрятавшегося человека, восклицает: "Фу-фу! Слышу человеческий запах!" или: "Фу! Что за запах я слышу?" Колдунья, к груди которой незаметно для нее прикладывается герой, тем самым становясь ее молочным сыном, неизменно говорит: "Мои глаза, которые не увидели тебя, - чтоб ослепли, мои уши, которые не услышали тебя, - чтоб оглохли, мой нос, который не услышал твой запах, - чтоб отвалился! Какой хороший был бы обед!" Богатырская дева, которую герой покоряет, победив ее в единоборстве, выражает готовность стать его покорной женой одной и той же фразой: "Если ты - мужчина, то я - женщина" (т. с. "если ты настоящий мужчина, то я буду тебе достойной женой"), О выдающемся муже, о подвигах которого наслышаны все, говорят: "О, это ты, имя которого произносят, по голову которого не видят".

Поэтика абазинской волшебной сказки, как и сказок других народов, широко использует ретардацию. Она, как известно, замедляет стремительное развитие сюжета. Повторяются целые эпизоды и элементы повествования. Причем излюбленным является троекратное повторение: герой, как правило, вступает в схватку с тремя противниками, ему помогают три помощника, он пользуется тремя чудесными предметами, подвергается троекратному испытанию и т. д. Просьба выполняется только после троекратного ее повторения: "Послали за ней раз - не пришла, послали второй раз - не пришла, послали третий раз - пришла".

"Волшебная сказка, как и вообще весь фольклор, никогда не была консервативной, каждая эпоха оставляла в ней свой определенный отпечаток"^*. Поэтому в абазинской волшебной сказке мы находим атрибуты и понятия поздних времен, мотивы социальной борьбы и т. д.

^* (С. Л. Зухба. Абхазская народная сказка, с. 90.)

Многими нитями волшебная сказка связана с другими жанрами устной прозы. Немало общих мотивов и эпизодов в волшебной сказке и героическом эпосе абазин: чудесное рождение героя, его испытание, формулы описания укрощения коня, боевых схваток и т. п. Широко взаимодействует абазинская волшебная сказка и с социально-бытовыми и бытовыми сказками (совпадают мотивы, стилистические приемы, словесные формулы И т. д.).

Свойственная абазинскому волшебному эпосу социальная заостренность получает дальнейшее развитие в социально-бытовой сказке: во многих произведениях этого жанра предстает реальная картина классовой дифференциации и социального антагонизма. Герою противопоставляются не мифические существа, а реальные эксплуататоры - князья, богачи, торговцы, и против них выступает не чудо-богатырь, а батрак, пастух, табунщик, которые одерживают победу не с помощью чудесных помощников, магии, волшебных предметов, а благодаря уму, сообразительности, ловкости, терпению, хитрости. Точность социальных характеристик является определяющим жанровым признаком этого вида абазинской народной словесности.

Для создания необычных ситуаций, снижения образа социального антипода, осмеяния человеческих пороков в социально-бытовой сказке широко используется гипербола. Причем гиперболизируются черты характера и умственные способности. Герой наделяется находчивостью и изобретательностью, а его противник низводится до уровня глупца, делающего все невпопад и оказывающегося одураченным. Тупым, жестоким, алчным, самодовольным ханам и дворянам и лживым, корыстолюбивым служителям религиозного культа противопоставляется простой крестьянин - умный, ловкий, а часто и хитрый. Ему нередко помогают мудрая дочь, любящая жена, храбрая невестка, верные друзья. Герой сказки из всех ситуаций выходит победителем, и все завершается счастливым концом.

Иметь хорошую жену, умную, рассудительную, хозяйственную, - самая большая удача, считают абазины. Естественно, поэтизация образа такой женщины заняла значительное место в сказочном репертуаре народа ("Как отец нашел сыну хорошую жену", "Семь вопросов и семь ответов" и др.). Напротив, плохая жена - несчастье ("Три завета отца", "Невестка и золовка" и др.).

Поэтика социально-бытовых сказок существенно отличается от поэтики волшебной сказки. В центре их сюжета, как правило, одно событие. Бытовая сказка лишена так называемой сказочной обрядности и традиционных формул. Зачины сжатые, вводящие в социальную и бытовую обстановку. В зачине обязательна краткая социальная характеристика персонажа: "Жил-был злой князь", "Жил-был бедный пастух, ни дома, ни ограды у него не было" и т. д.

Нелепое положение, в которое попадает социальный антипод героя, или алогизм его поведения, противоречащий здравому смыслу, определяют комизм, присущий бытовой сказке больше, чем любому другому жанру.

Сатирическое и юмористическое звучание достигает апогея в примыкающих к бытовым сказкам анекдотах о Ходже (абазины называют их таурых), широко распространенных в народе. Ходжа - философ, судья, весельчак - едко и остро высмеивает судей, мулл, князей и вообще человеческие слабости. Он и сам нередко попадает в нелепые ситуации, но никогда не теряет бодрости духа, здорового народного оптимизма. Особенность анекдотов о Ходже - их чрезвычайная лаконичность и новеллистически острое разрешение конфликта.

Истории о Ходже (Насреддине) популярны у многих восточных народов. В абазинской народной прозе, как и в устном творчестве ряда других народов Кавказа, они занимают значительное место. Многие сюжеты традиционны: они, безусловно, заимствованы ("Хитрая луна", "Сколько звезд на небе?", "Откуда берутся звезды" и др.). Но некоторые, несомненно, возникли на абазинской почве (вероятно, бытовавшие ранее сюжеты были "привязаны" к образу Ходжи).

Все анекдоты о Ходже трансформированы, воспринимаются как исконно народные: в них звучит абазинская живая речь, много идиоматических выражений, образных сравнений, словесных фигур.

Представлены в фольклоре абазин и хабары. В народном сознании хабар - это рассказ, содержание которого считается достоверным. "Хабар - это то, что на самом деле произошло: событие, которое взаправду произошло"^*. Это, в сущности, небольшие новеллы с четкой композицией и завершенным сюжетом. Они сыграли важную роль в формировании письменной прозы.

^* (Сказитель А. О. Лафишев. Записал Ш. Ш. Хуранов в ноябре 1976 г. Архив составителя.)

Значительное место в абазинском фольклоре занимают сказки о животных, характерными особенностями которых являются ярко выраженный антропоморфизм и социальный аллегоризм. Их иносказательность давала простор для осуждения пороков, а "сочинитель", прикрываясь сказочной аллегорией, подвергал себя меньшей опасности.

Некоторые персонажи абазинских сказок о животных, как и сказок любого другого народа, имеют постоянные характеристики: осел всегда олицетворение глупости, вол - трудолюбия, лошадь - благородства, собака - верности и преданности, волк жаден, вероломен и глуп и т. д.

Истинный царь зверей - это медведь. Он всегда обладает огромной силой и властью, но феноменально глуп ("Медведь, волк и лиса", "Храбрый кот и трусливый медведь").

Наиболее популярный персонаж - хитрая и умная лиса. Отношение к ней в абазинском животном эпосе, как и в эпосе других народов, двойственное. Там, где лиса вступает в конфликт с более сильными хищниками, она одерживает верх; когда же сама выступает в роли хищника, она оказывается посрамленной.

В наше время сказки о животных, перейдя в детский фольклор, как бы вновь обрели первоначальное значение: показать в увлекательной форме "характер" и повадки животных, развить у детей смекалку и наблюдательность, дать практические знания о природе, пробудить в них любовь к слабому и беззащитному. Поскольку сказки о животных обращены преимущественно к детской аудитории, в их поэтике сильны элементы дидактики.

В заключение необходимо хотя бы кратко сказать о взаимодействии абазинского фольклора с фольклором соседних абазинам народов.

Большинство абазинских сказок, как это подтверждается и типологическим анализом их сюжетов, имеют параллели в фольклоре многих других народов, в первую очередь народов Кавказа.

Тесные политические, экономические, культурные связи, существовавшие на протяжении многих столетий между народами Кавказа, привели к обмену духовными ценностями, к взаимовлиянию их культур. Близость исторических судеб, психического склада, а нередко и языков, обусловили не только популярность одних и тех же фольклорных сюжетов у многих народов, но и схожесть образного воспроизведения действительности. Однако сходство не означает идентичности. Сказочные сюжеты, например о добывании невесты, о борьбе с чудовищами и т. д., общие для фольклора многих народов Кавказа, у каждого из них получают национально-специфическое художественное воплощение и оформление, обусловленное особенностями национального характера, языка, быта, нравов, этических и эстетических представлений.

Ряд сюжетов, мотивов, образов заимствован абазинами у соседних народов - абхазов, адыгов, карачаевцев, ногайцев, в тесном контакте с которыми абазины проживают на протяжении многих веков. В фольклор абазин вошли, например, такие произведения адыгского устного народного творчества, как историко-героические сказания об Андемыркане (в данном сборнике - "Айдамир и его приемный сын"), предания о мудреце Джабаги Казаноко (в фольклоре абазин - "Джабаги, сын Казана"). Многие песни на кабардино-черкесском языке, являясь неотъемлемой частью фольклора адыгов и абазин, одинаково популярны среди тех и других.

У адыгов, балкарцев и карачаевцев широко бытует песня о трагической судьбе двух влюбленных - "Капшаубий и Гошагаг"; в абазинском фольклоре наряду с самой песней зафиксирован и ее прозаический пересказ - "Каншаубий и Гуашагаг" (см. комментарий к № 77). В форме прозаического сказания известна абазинам и популярная карачаево-балкарская песня о Бийнегёре (в данном сборнике "Биганёр и Умар") (см. комментарий к № 77). Характерная особенность: заимствованные произведения - сказания, предания или песни - у абазин обычно бытуют в прозаической форме и все основные эпизоды излагаются кратко, "конспективно". Вероятно, под влиянием ногайского фольклора вошли в абазинский фольклор сказки о безбородом обманщике.

При исследовании адыгского, карачаево-балкарского или ногайского фольклора, вероятно, будут обнаружены сюжеты, мотивы и образы, специфические для абазинского устного народного творчества - ведь взаимодействие и взаимообогащение фольклора разных народов Северного Кавказа всегда шло весьма интенсивно. С появлением большого числа публикаций фольклорных произведений этот процесс еще более активизировался.

В жизни народа фольклор выполнял важные социальные, этические и эстетические функции. Истинным создателем и хранителем всех жанров народной словесности абазин был трудовой народ. Из поколения в поколение передавались и оттачивались наиболее содержательные и увлекательные сюжеты. Послушать хорошего сказочника собирались нередко жители всего квартала, а иногда и целого аула. Сказки рассказывали обычно вечерами. Любили пересказывать сказки своим сверстникам и дети. Женщины, как правило, сказывали подругам и детям - своим и чужим.

У абазин, как и у других народов Северного Кавказа, не было профессиональных сказочников: сказки знали почти все. Среди представителей старшего поколения не нашлось бы, наверное, человека, который не мог бы рассказать несколько сказок. И не только сказок и легенд, по хотя бы одного-двух сказаний о нартах, не мог бы вспомнить пословиц, загадок и т. д. Знают сказки и дети, хотя в их передаче сюжет принимает конспективный характер, излагается только фабула, опускаются подробности. Абазинские сказочники почти всегда активно вмешиваются в сюжет сказки: высказывают свое отношение к происходящему, дают оценки персонажам, делают заключения, вводя пословицы, поговорки или прямое назидание. Комментарии могут быть лаконичными или развернутыми. Для манеры исполнения характерна эмоциональная окрашенность стиля, обилие реалий позднего времени (спички, бумажник, фаэтон, письмо, лавка, пароход и т. д.).

Сказители нашего времени привносят в древний сюжет определенный психологизм, современные оценки событий, характера и поступков персонажа. Такое активное вмешательство - своеобразная черта исполнительского искусства абазинских сказочников. Сказители отличались только широтой репертуара и художественной одаренностью,

Язык сказителей не отличается от живого разговорного, но в лексике сказок сохраняются устойчивые фольклорные клише, словесные фигуры и формулы, а также архаизмы, связанные с бытом прошлых эпох.

В наше время сказка продолжает бытовать, хотя и не так широко, как в прошлые времена. В последние годы сотрудниками Карачаево-Черкесского научно-исследовательского института истории, филологии и экономики, преподавателями и студентами Карачаево-Черкесского госпединститута, любителями народного слова записано большое число сказочных текстов. Но все же широта бытования старых сказок сужается, а новые не создаются. О том, что сказка - затухающий жанр, говорят многие факты: с каждым годом сказителей становится все меньше, исполнительское мастерство тускнеет, многие сюжеты забываются или передаются в значительно деформированном виде (например, "Княжич в медвежьей шкуре и его жена") и т. д. Но все же сказка продолжает играть заметную роль в духовной жизни народа. Запись и публикация сказок, как и всего фольклора, не только актуальная задача науки, но и нравственный долг интеллигенции.

Произведения абазинского фольклора до сих пор публиковались только на абазинском языке (имеется лишь несколько лингвистических и литературно обработанных переводов). В предлагаемой читателю книге абазинские сказки впервые представлены на русском языке в таком полном объеме.

Читателю предлагаются образцы абазинской народной прозы - волшебные, социально-бытовые, бытовые сказки, сказки о животных и анекдоты. Составитель надеется, что книга даст представление о богатстве сказочного репертуара абазин и абазинской народной прозы в целом, содержащих как мировые и общекавказские сюжеты и мотивы, так и национально-специфические, поможет в каталогизации общекавказского фольклорного фонда.

Составитель стремился отобрать наиболее характерные, подлинно народные и художественно совершенные образцы народной прозы, записанные во всех районах проживания абазин.

Переводчик ставил своей целью как можно точнее передать не только содержание абазинских сказок и анекдотов, но и их стилистическое своеобразие, насколько это было возможно.

В тех случаях, когда сказка уже была опубликована на абазинском языке, для данного издания перевод был осуществлен не с печатного источника, а с текста, хранящегося в архиве КЧНИИ.

Названия абсолютному большинству неизданных текстов даны составителем (абазинские сказочники, как правило, начинают рассказ с зачина). Ряд заголовков уже изданных произведений изменены или уточнены в соответствии с содержанием текста.

К сожалению, не все опубликованные и архивные материалы снабжены полными паспортными данными, а иные вовсе не имеют научной документации. Составитель стремился, где это возможно, восстановить их; те паспортные сведения, которыми снабжен текст, приводятся в примечаниях.

В примечаниях приведены также данные об источниках публикуемых текстов, объяснения малопонятных эпизодов, обычаев, обрядов, мифологических представлений.

Этнографические и бытовые реалии, географические названия, оставленные без перевода, помечены звездочкой при первом упоминании и объяснены в словаре.

В. В. Тугов