Жил-был раджа. Было у раджи семь сыновей, братьев единоутробных, и одна дочка — она была самая младшая. В тот год, когда сыновей поженили, раджа и рани скончались. А дочку пристроить они не успели — она была слишком мала. Семеро братьев разъезжали по торговым делам, а их жены и сестра оставались дома.
Раз уехали они торговать в дальние края. Прошел целый год, а они не вернулись. Вот их жены и сговорились извести золовку. Стали ей говорить:
— Ну, девушка, видишь, братья твои не едут. Принеси нам воды в этом дырявом горшке. А не принесешь — есть тебе не дадим.
Так они ей говорили. Что ей было на это ответить? Пришлось делать, что они сказали. Вытащили они для нее дырявый горшок, поставила она его на голову и пошла на гхат. Опустила она здесь горшок наземь и заплакала. Плачет, причитывает, а слова у нее в песню складываются:
Дырявый горшок я, девушка, принесла,
Дырявый горшок я, девушка, принесла.
Где же вы, братцы, нынче торговлю ведете?
Ушла девушка на гхат и плачет там. Долго она так проплакала. Потом, говорят, вышли из воды лягушки и говорят ей:
— Скажи, девушка, о чем ты плачешь. Мы видим, ты давно тут сидишь и, слышим, плакать не перестаешь. Нам самим от этого горько. Скажи, о чем ты плачешь.
— У меня семеро старших братьев, а я у них одна сестра, — отвечает она. — Мои невестки, все семь, хотят меня извести: заставляют меня носить воду в дырявом горшке. Была бы здесь одна дырка, я бы ее рукой закрыла и как-нибудь донесла бы воду, да их тут пять или шесть. Как мне воду нести? А они мне сказали: «Смотри не замазывай дыр глиной или смолой. Неси горшок, как он есть». Вот о чем я убиваюсь, вот зачем плачу.
— Не плачь, девушка, — говорят лягушки. — Утешься и не горюй. Набери в горшок воды, а мы ляжем на дырки и их закроем. Тогда ставь его на голову и неси, а принесешь, опускай потихоньку, об подставку не стукни. Ну, бери горшок, набирай воду.
Тут она перестала плакать, взяла горшок, набрала воды и понесла его на голове. Принесла и поставила на подставку. Невестки ее говорят одна другой:
— Дивное дело, сестрицы! Принесла ведь она. Не удалось нам ее одолеть.
Смотрят на горшок: он дырявый, как был, а вода из него не течет.
Потом они ей говорят:
— Ну, девушка, нарви листьев и принеси, только не связывай.
Она и вправду пошла в лес. Пришла туда, заплакала и причитывает такими словами:
Без веревки листья я, девушка, принесла,
Без веревки листья я, девушка, принесла,
Где же вы, братцы, нынче торговлю ведете?
И вот, когда она так плакала и причитала, выползла древесная змея и спрашивает:
— Скажи, девушка, зачем ты так плачешь? От твоих слез все во мне перевернулось. Скажи мне, зачем ты так плачешь.
— Мои братья уехали торговать, — отвечает девушка, — а их жены хотят меня извести. Они не дают мне даже рисового отвара, а сегодня они мне сказали: «Пойди нарви листьев и принеси, только не связывай. Тогда мы дадим тебе есть. А не то ничего не получишь». Вот о чем я горюю, вот какая тоска заставила меня плакать. Видишь, сколько листьев я нарвала. Как мне их теперь донести? Вот отчего я так горюю.
— Ах, ты горюешь о том, как их донести? — отвечает змея. — Не печалься об этом, утешься. Я помогу тебе их снести. Только, когда придешь с ними домой, ты их не бросай, а опусти потихоньку.
Сказала это змея и растянулась во всю длину.
— Клади их на меня, — говорит. — Потом я свернусь, и получится связка.
И вправду у девушки много было нарвано листьев — корзина бы полная вышла. Все эти листья она уложила поверх змеи. Потом взяла змею за голову и понесла листья домой. Невестки увидели, что она возвращается, и говорят: Ну-ка, сестрицы, посмотрим, чем она их связала.
А девушка отвечает:
— Подождите. Дайте мне сначала их положить, потом смотрите.
Положила осторожненько листья, змея тут же развернулась — они и не заметили, как она ускользнула.
— Нет, — говорят, — сестрицы, опять у нас с ней не вышло. Потом они ей сказали:
— Завтра, девушка, принеси хворосту. Только не связывай. На другой день она пошла в лес и набрала хворосту. Села потом; сидит, плачет и поет:
Без обвязки хворост я, девушка, принесла,
Без обвязки хворост я, девушка, принесла,
Где же вы, братцы, нынче торговлю ведете?
Набрала она хворост, сложила и плачет так там, в лесу. Услышал ее крысиный удав, выполз и говорит:
— Слушай, девушка, о чем это ты так долго плачешь? Тебя слушать больно. О чем ты плачешь? Скажи мне.
— Что мне еще делать, если не плакать? — отвечает девушка. — Душа у меня иссохла, стала словно соломинка. Мои братья уехали торговать, а их жены хотят меня вконец извести. Они мне велели хворосту принести, да не увязывать. Видишь, я набрала, а как мне нести? Вот почему я тоскую и плачу.
— Ах вот из-за чего ты горюешь, — говорит крысиный удав. — Не печалься. Утешься, я помогу тебе донести. Только, как домой принесешь, клади осторожно.
Тут змея растянулась во всю свою длину и добавила:
— Ну, клади на меня хворост, а я вокруг него обернусь, и будет тебе вязанка.
И вправду сложила она весь хворост на змею, а змея вокруг него обернулась и крепко стянула. Положила девушка вязанку на голову и понесла, а как дошла до дому, тихонечко опустила ее у изгороди. Только опустила, змея скользнула — и под изгородь.
Вышли из дому невестки, глядят на работу. А придраться им не к чему. Старались они еще мучить ее не раз и по-всякому, да доконать ее никак не сумели.
Раз собрались все невестки совет держать и договорились они вот о чем.
— Пойдемте, — говорят, — все вместе в лес за дровами.
И вправду пошли они все и золовку с собой тоже взяли. Как зашли они в лес, видят, стоит у дороги дерево мачкунда, все в цвету.
— Стойте, — говорят. — Давайте сперва цветов нарвем, а потом пойдем дальше.
Стали невестки пробовать влезть. Только вид делают: влезут чуть-чуть и вниз сползают. И каждая говорит:
— Нет, мне не влезть.
Все подряд одно и то же сказали, потом повернулись к золовке.
— Лезь, девушка, — говорят. — Постарайся для нас.
— Кто его знает, — отвечает она. — Наверно, мне тоже не влезть.
Тут, правду сказать, стали они ее силой подталкивать да подсаживать. Как залезла она, говорят:
— Ну вот, мы тебе помогли взобраться, теперь нарви нам цветов побольше.
А сами тем временем принесли колючих веток и обложили ими дерево снизу, да еще веревками привязали, чтоб крепче держались. А после ушли и бросили девушку там, на дереве.
Прошло много времени, кто его знает сколько, и проезжали тем местом ее старшие братья, все семеро. Как подъехали к цветущему дереву, сели под ним и говорят:
— Давайте отдохнем малость под этим деревом. И вправду все и сели прямо под деревом.
Ну а девушка от голода так ослабела, что и слова вымолвить не могла, а все ж еще живая была. Увидела она их и признала, а сказать ни звука не может. Вот сидят они там, а сверху ее слезы каплют, и случись так, что эти слезы упали прямо па спину старшему брату.
— Эй вы, братья, — говорит он. — Взгляните на мою спину. Невесть кто что-то на меня уронил.
Поглядели братья и говорят:
— Слушай, брат. Похоже на слезы нашей меньшой сестрицы.
Взглянули они вверх и увидали ее. Оттащили прочь колючие ветки, спустили ее, а потом намочили рисовых хлопьев, смешали их с патокой и дали ей съесть, да еще рис вариться поставили.
Съела она рисовых хлопьев и стала понемногу в себя приходить, даже заговорила; а поначалу она и говорить не могла. Дали они ей еще немного поесть, а как поела, уложили ее отдохнуть.
Отдохнула она и все им рассказала: и как она на дерево влезла, и кто колючки вокруг ствола привязал, так что ей пришлось там остаться. И как их жены ее раньше мучили, тоже им все рассказала. Братья страх как рассердились на своих жен.
— Что за напасть, — они говорят. — У нас сестра одна-единственная. Зачем они так ее мучат? Счастье, что мы тут проходили и выручили ее, а не то она здесь иссохла бы и умерла. Жены у нас не знают жалости, нечего и нам их жалеть. Придем домой, выкопаем колодец и всех их туда побросаем. Как они ее мучили, так и мы их помучим — пусть сами попробуют. Хотелось бы знать, как им это понравится.
Посоветовались братья друг с другом и решили так сделать. Все на том согласились и говорят:
— Женам нашим знать об этом не надо. Если кто им что скажет, тот нам больше не брат. Мы его прочь прогоним — нам такого брата не надо.
Договорились так и сказали:
— Помните, братья, менять решение не будем. И каждый ответил:
— Верно, я не буду менять.
Поели они, сестру покормили, дали ей две иглы и посадили ее в мешок.
— Мы велим твоим невесткам нести этот мешок, — говорят они ей, — а ты их иголками хорошенько коли. Если не понесут, мы им дадим крепкую взбучку.
Так они ее научили, потом посадили в мешок, погрузили мешок на вола и пустились в путь.
Приезжают домой, мешок с сестрой сняли и положили тихонько на землю. Положили его на землю, стали звать жен. Говорят им:
— Вот, женщины, несите этот мешок в дом да положите его осторожно. Смотрите не бросьте, а то мы вас прибьем.
И вправду подошли они, взяли мешок и понесли, а она как начнет их колоть. Она вонзала иголку глубоко, как могла, и они готовы были бросить мешок, да мужья смотрели за ними и подгоняли:
— Несите быстрей. Народ соберется.
Напряглись они и несут, на уколы уж и не смотрят, а она все руки им колет, так что кровь течет. Те прямо плачут.
Как вошли в дом, пошли расспросы: про новости, про дела, про дорогу. Мужья им все рассказали — и как далеко они были и всякое прочее. Потом сами стали спрашивать жен. Те тоже им рассказали, как время без них проводили, что делали и все такое. Ну а как золовку мучили, ни одна не сказала. Братья и спрашивают:
— А что с сестрой нашей меньшей? Мы ее что-то не видим. Нам бы хотелось из ее рук воды испить.
— Она ушла в лес, — отвечают. — Пошла за дровами с подружками.
Так все они сказки рассказывали — и одна, и другая, и третья. Правды никто не сказал. Мужья им говорят:
— Это все враки. Неправду вы говорите, будто она в лес ушла. Мы ее сами нашли — на дереве мачкунда. Что же вы нам плетете?
Жены враз онемели, и языки у них к горлу присохли — от страха дара речи лишились. А как открыли мешок и выпустили сестру, они подняли крик и ревели в открытую. Братья их бранят на чем свет стоит, а женам и сказать в ответ нечего. Говорят тогда братья:
— Торговали мы в дальних краях, и случилось нам попасть в большую беду. Мы тогда дали такой обет: «Как вернемся домой, выкопаем колодец и устроим с ним свадьбу»1. Вот какой был обет. Верно, поэтому мы и сестру нашу нашли.
На другой день принялись копать колодец. Стали копать широко — в две сажени2 — и глубоко. Выкопали на три человеческих роста3, а то и того глубже, дошли до мокрой земли и копать перестали.
Назначили день. «В такой вот день, — говорят, — устроим свадьбу». Запасли масла и синдура, а в намеченный день позвали домов и велели им бить в барабан. Говорят братья женам:
— Сегодня оденьтесь по-праздничному. Вы все вместе в один час пойдете с благословением к колодцу4. Вот что от вас нужно. Другого благословения от вас не потребуется.
Тут и вправду домы повели их с барабанным боем к колодцу. Как дошли до колодца, поставили женщин рядком у края и говорят:
— Ну, теперь благословляйте.
Только они подняли руки для благословения, а мужья как толкнут их и сбросили каждый свою жену вниз. Потом пошли домой, а женщин там и оставили. После они накрыли колодец крышкой из бревен и, сколько лет те девушку мучили, на столько же лет их там оставили без пищи. Ни есть, ни пить — ничего им не давали. Только когда то время прошло, их наверх вытащили.