Тура

Тура был мужем Раукура-матуи, отцом Ира-ту-рото и другом Виро. Виро был его настоящим и единственным другом. Поэтому когда Виро пригласил его отправиться странствовать по морю, Тура согласился. Вскоре лодки были спущены на воду, и берег остался позади. Путешественники долго не видели земли, но наконец подплыли к побережью незнакомой страны, где еще не бывал никто из их соплеменников. Виро не хотел высаживаться и направил лодку вдоль берега. Мощное течение подхватило лодку и понесло с такой быстротой, что Тура испугался: ему казалось, что они несутся навстречу своей гибели. Он оглядывался по сторонам в надежде найти путь к спасению. Лодка стремительно скользила у самого берега под ветвями деревьев, нависшими над водой. Тура вскочил на ноги, подпрыгнул и ухватился обеими руками за толстый сук. Лодка понеслась дальше и скоро скрылась из виду.

Тура перебрался поближе к стволу и спустился на землю. Он не знал, где находится, но надеялся, что подальше от берега скорее наткнется на следы людей. Солнце уже садилось, когда он встретил старую женщину, которую звали Те Ру-вахине. Тура чувствовал себя таким одиноким, что готов был взять ее в жены, но она сказала:

- Я умею только сторожить чужое добро. У нас много женщин таких же молодых, как ты, они красивее меня и больше подходят тебе в жены.

Те Ру-вахине отвела Туру к своим соплеменникам. Тура с удивлением увидел, что аитанги, как они себя называли, живут на деревьях. Тура заметил, что у них крупное тело, длинные руки с острыми локтями, широкие плечи и маленькая голова. Но одна из женщин, Тураки-хау, понравилась ему, и он взял ее в жены. Тура никому не сказал, как его зовут, поэтому ему дали новое имя Ваи-ранги.

Родственники жены принесли Туре-Ваи-ранге угощение, и тут оказалось, что они всё едят сырым. Тураки-хау уговаривала мужа поскорее поесть, но Тура встревожился, и ему пришло в голову, что он попал к неземным существам. Он подумал, что соплеменники его жены - атуа, раз они едят сырую пищу. Тура достал из-под плаща палочки и стал тереть их друг о друга, чтобы развести костер. Но едва родственники жены увидели дымок, как в ужасе разбежались. Тураки-хау хотела убежать вместе с ними, но Ваи-ранги схватил ее за одежду и уговорил остаться. Он вырыл земляную печь, уму, зажег костер, положил еду на горячие камни, прикрыл циновками, засыпал землей и хорошенько утрамбовал. Когда пришло время, Тура отгреб землю и снял циновки. Тураки-хау не отходила от него ни на шаг и не переставала удивляться тому, что он делает. Ветер донес запах готовой пищи до леса, и привлеченные этим запахом родственники Турахи-хау вернулись. Ваи-ранги долго уговаривал их попробовать новое блюдо. Наконец один из демонов, более храбрый, чем другие, отважился взять в рот кусочек и вскрикнул от радости. Тогда все остальные тоже захотели насладиться незнакомой пищей.

Ваи-ранги прожил несколько месяцев в деревне лесовиков. Его новая жена забеременела и скоро должна была рожать. Ваи-ранги построил для нее дом на земле. Однажды он с удивлением увидел около дома родственниц жены с подарками. Они принесли мату, одежду и стебли льна. Отдавая подарки, женщины горько плакали.

- Почему они все пришли с подарками? - спросил жену Ваи-ранги.

- Потому что у меня должен родиться ребенок.

- А почему они плачут?

Тураки-хау посмотрела на него с удивлением!

- Они оплакивают мою смерть.

- Откуда они знают, что ты умрешь?

- Если женщина хочет родить ребенка, она должна умереть. Когда подойдет время, родные разрежут мне живот и достанут живого ребенка, а я умру. Для этого они принесли осколки маты с острыми краями (Аитанги считались бессмертными; в другом варианте этой сказки говорится, что после описанного выше извлечения младенца мать омывали в водах Ваи-ора-а-Тане (Живая вода бога Тане), и она оживала.).

Ваи-ранги улыбнулся и обнял жену.

- Странные у вас обычаи, - сказал он. - Я покажу тебе, как это делается по-другому.

Ваи-ранги построил еще один дом и внутри дома вбил в землю два толстых кола. Потом он взял жену за руку, привел в новый дом, а любопытным родственникам велел остаться за дверью.

- Садись и обопрись об этот столб, - сказал жене Ваи-ранги. - Прижмись к нему спиной. Это Столб сына. А теперь ухватись покрепче за этот столб, перед собой. Это Столб дочери. Я никого сюда не пущу. Пусть твои родственники оставят у себя все осколки маты. Доверься мне, Тураки-хау, тогда вы оба останетесь живы: и ты, и ребенок. Тебе будет очень больно, но боль можно вытерпеть, мучения скоро кончатся, а потом ты прижмешь живого ребенка к своей груди и твои муки потонут в радости.

- А если я не смогу родить? - спросила Тураки-хау. - Ты разрешишь позвать моих родных, чтобы они вынули ребенка и не дали ему умереть вместе со мной?

- Если мучения тянутся слишком долго, - сказал Ваи-ранги, - надо кричать: "Ао-нуи, возьми моего младенца в свой мир! Ао-роа, возьми моего младенца в свой мир! Ао-тауира, возьми моего младенца в свой мир!" (Ао-нуи, Ао-роа, Ао-тауира - "Великое облако", "Длинное облако", "Мудрое облако" - небожители, дети-облака. - Примеч. ред.).

- А если он все равно не сможет появиться на свет?

- Тогда ты закричишь: "Тура, возьми его!". Ребенок родится, и твое сердце переполнится счастьем.

В глазах Тураки-хау засветилась глубокая радость. Она знала, что может довериться своему мужу: в эти часы, когда она была между жизнью и смертью, он наконец-то открыл ей свое настоящее имя.

Когда подошел срок, Тураки-хау прижалась спиной к Столбу сына, тело ее содрогнулось от схваток. Боль становилась все нестерпимее, но Тураки-хау наклонилась вперед, сжала сплетенными пальцами неколебимый Столб дочери, и, несмотря на тяжкие страдания, сердце ее радовалось, душа ее ликовала.

Снаружи послышались приглушенные голоса женщин и открытые угрозы, но в доме было уже три живых существа. С гордостью держа на руках сына, Тура открыл дверь. Вместе с женой он прошел сквозь толпу онемевших женщин. Пуповину Тура обрезал, а после отдал богу Муа. Он увел Турахи-хау из поселения, и, пока у новорожденного не зажил пупок, она жила с ним отдельно от всех. Мальчика назвали Тауира-ахуа. Роды Тураки-хау так поразили соплеменников, что они отказались от некоторых своих привычек: те, кто помогал во время свершения обряда тохи, сами приготовили праздничное угощение в уму. И все аитанги приняли участие в этом пире.

Тура видел, что соплеменники жены постепенно отказываются от старых обычаев и все более и более походят на людей, он надеялся, что сможет ужиться с ними. Прошло два или три года, как вдруг один случай напомнил ему, что Тураки-хау принадлежит к другому миру и с этим ничего нельзя сделать.

Однажды Туру лежал, положив голову на колени жены, я ему захотелось, чтобы она его причесала. Внезапно он услышал ее удивленный возглас.

- Почему у тебя среди черных волос попадаются белые? - спросила Тураки-хау.

- Это седые волосы, - ответил Тура. - Первые вестники немощи тела, но я еще не собираюсь умирать.

Тураки-хау помрачнела:

- Ты хочешь сказать, что люди из твоего мира стареют и умирают?

Тураки-хау положила гребень и заглянула в глаза мужу.

Тура задумался. Из слов жены он понял, что аитанги не знают старости, не знают, что старые люди умирают. Тура встал, два дня он плакал над своим сыном, потом столько же плакала над ним Тураки-хау, потому что она догадалась, что муж ее покинет.

- Не уходи от меня, - просила Тураки-хау. - Я буду заботиться о тебе, когда ты состаришься. Наша любовь не умрет.

- Нет. Так не бывает. Подумай сама, какой парой мы будем ночью на циновке: муж стареет, а жена все такая же молодая. Я хочу уйти сейчас, пока у меня есть силы, я хочу, чтобы намять о моей любви жила в твоем сердце. - Тура обернулся к Тауире-ахуа. - Прощай, сын. Живи хорошо. Живи мирно, не причиняй никому зла.

Тура ушел. Ноги сами привели его к морю, откуда он когда-то явился в эту страну. Три дня он бродил по берегу, пока не наткнулся на кита, выброшенного на песок. Немало сил понадобилось Туре, чтобы разрезать тушу на маленькие куски и высушить мясо на огне и на солнце. Чтобы уберечь припасы от крыс, он построил два амбара - фаты: один высоко на деревьях, другой низко над землей. Тура знал, что китового мяса и трав, которые нетрудно собрать поблизости, ему хватит на несколько лет.

Потом Тура построил дом, и поселился в нем один. Пока хватало сил, он доставал сушеное китовое мясо из верхней фаты, но с каждым днем Тура все больше и больше слабел, и когда верхняя фата опустела, он вздохнул с облегчением, потому что ноги уже отказывались поднимать его тело по зарубкам на стволе, которые вели к верхней фате. Тура начал брать припасы из нижней фаты. Но вскоре мясо кончилось и там. Тура исхудал и обеесилел, он уже не мог даже собирать травы. День и ночь он лежал на циновке. Его голова и борода поседели, но белые волосы стали темными от грязи. Тура вспоминал год за годом всю прожитую жизнь. Он вспомнил о сыне, который был у него в молодости, и в полудреме воскликнул:

- О Ира-ту-рото! Ира-ту-рото!

На родине Туры, далеко за морем Ира-ту-рото тоже мучали сны. Скорбный возглас отца разогнал ночные видения и проник к нему в уши. Высокий мускулистый мужчина в расцвете сил, Ира-ту-рото встал и подергал циновку, на которой спала мать.

- Дай мне немного масла, - потребовал он. Рау-кура-матуа тут же согласилась. Она знала, что ее сына наставляет атуа. Она протянула ему маленький кувшинчик с маслом и, не тратя слов попусту, сказала, что он должен выполнить свой долг.

Ира-ту-рото натерся маслом и отправился на поиски отца. Он созвал своих людей и поплыл прямо в страну аитангов, вблизи которой сильное течение понесло лодку вдоль берега туда, где на песке валялись кости кита, выбеленные солнцем и дождем. Ира-ту-рото увидел высокую фату, низкую фату и дом. Лодка пристала к берегу, Ира нагнулся, вошел в дом и посмотрел отцу в лицо. Радость и благодарность засветились в выцветших глазах старика, когда сын поднял его, принес к воде и смыл грязь с его головы и тела. Ира дал отцу полакомиться кусочками сушеной кумары, а его спутники тем временем сделали длинный ящик и устлали его папоротником и ароматными травами, чтобы старые кости Туры не ныли в пути.

Тура лежал на мягкой траве, смотрел на знакомые созвездия и плыл домой, к жене, с которой жил, когда был молод, к сыну, которого породил, когда был молод, плыл из страны, где не знали смерти, в страну, где жили такие же люди, как он: люди, чья молодость уступала место зрелости, чья зрелость постепенно переходила в старость, а старость влекла смерть, прародительницу жизни.