В прошлом году собрались мы с отцом в Софию. Сделал я себе постолы из свиной кожи, выбил мохнатую дедову шапку, приготовил накидку и прилег вздремнуть перед дорогой. Но так и не удалось мне заснуть. Потом слышу, отец зовет меня. Вскочил я, обул постолы, нахлобучил шапку, набросил на плечи накидку, и отправились мы в путь.
Шли мы, как вдруг вижу - постолы мои развалились.
- Погоди, тятя, - говорю я, - посмотрю, что случилось! Будто новые постолы обул, а вот совсем развалились.
Взглянул на них, а их кто-то прогрыз, должно быть, котенок.
- Эх, чтоб ему пусто было! - выругался я. - Что теперь делать?
Сел я на землю, кое-как перевязал постолы ремешком, потом пошел дальше.
Пришли в Перник и решилй:
- Тут сядем на поезд.
Поезда мы, правда, никогда не видели, но пошли вместе со всеми на вокзал.
Вдруг, откуда ни возьмись, появилась какая-то черная громадина - грохочет, дымит, дышит огнем.
Испугались мы, схватили свои манатки и бросились бежать. Бежали, бежали и прибежали в село Цырква.
Только остановились, чтобы перевести дух, как позади нас послышалось:
"Пуф-паф, пуф-паф, пуф-паф!"
- Тятя, эта чертовщина опять нас нагоняет!
- Господи, где же нам спрятаться?!
Мы снова бросились бежать, но громадина нагнала нас.
- Смотри, тятя, - говорю я, - да это же, наверно, поезд!
- Правда, он! А как испугал!
Я замахал своей меховой шапкой и закричал во весь голос:
- Ээээй, стой, стой! Стой, ээй!
Какое там стой! Эта черная громадина пронеслась мимо, как шальная. Только мы ее и видели.
Пошли мы дальше. Иду, а вроде чего-то мне не хватает. Потом вдруг хватился:
- Тятя, а накидки-то нет! Видно, потерял ее, пока бежали!
Смотрим, возвращаться уже поздно, скоро стемнеет. Махнули рукой на накидку и пошли дальше.
К заходу солнца добрались до Софии.
Видим - на лугу мужчина с женщиной борются.
- Посмотри, тятя, - говорю я, - что они делают!..
Должно быть, таков уж здесь обычай - немного побороться, прежде чем войти в город!
Бросил тятя накидку, и мы схватились. Боролись, боролись - аж рубашки стали мокрыми от пота.
Мужчина с женщиной перестали бороться, мы - тоже.
Подошли мы к ним.
На нас сухого места нет, а им хоть бы что. Спрашиваем их, как это так, что они не вспотели, а они отвечают:
- Вы боролись, а мы танцевали.
Двинулись мы по какой-то прямой улице и вошли в Софию. К тому времени совсем стемнело. Смотрим - на улицах стоят какие-то огромные свечи. Кругом светло, как днем. А свечи большие - точь-в-точь, как столбы! Поставить бы такую свечу на могиле деда, до второго пришествия светила бы ему!
Стали мы думать, где бы заночевать, спросили прохожего, а он говорит:
- Идите в отель!
- Куда? В котел? - не расслышал отец. - В котле ягненка не сваришь, а ты предлагаешь нам обоим там переспать!
Я толкнул отца в бок:
- Не горячись, тятя! Видишь, какие большие у них свечи. Видать, и котлы тут с дом!
Тятя замолчал.
- Идите, я вас провожу, - сказал прохожий, - Вижу я, вы не здешние.
Пошли мы вместе с ним.
Привел он нас к одному дому и говорит:
- Вот тут и заночуете.
Смотрим: никакой это не котел, а самый настоящий дом. Задрал я голову, чтобы разглядеть его получше, а у меня с головы шапка упала - крыша в небо упирается.
Вошли мы внутрь.
Встречает нас в дверях какой-то человек, и мы его спрашиваем:
- Где тут можно заночевать?
- Ступайте за мной!
Стали мы подниматься за ним по лестнице. Поднимались, поднимались - даже ноги заломило. Открыл он какую-то дверь, говорит:
- Вот здесь переночуете.
Вошли мы в комнату, а он запер снаружи дверь на ключ и ушел.
Разулись мы. Тятя сразу же полез на кровать. Сел на нее, а она - как подбросит его!
- Что это за чертова кровать? Подбросила меня!.. - крикнул тятя.
Я сел на другую кровать. Меня тоже подбросило. Испугался я, встал посреди комнаты.
А тятя говорит:
- Не лягу я на эту кровать! Кто ее знает, что она еще затеет, когда мы заснем!
Завернулся он в свою накидку и лег под дверью. За день так умаялся, что сразу заснул. А я хожу по комнате, не знаю, где бы прилечь. На кровати лежит что-то белое, вроде простыни, в которую заворачивают покойников, а под ним что-то толстое, вроде матраца, да соломы нет.
Одним словом, накрыться нечем. Но что делать. Стащил я этот матрац, накрылся им и лег на полу рядом с тятей. С боку, правда, поддувает, но все же теплее. Лежу я, вроде бы устроился, а заснуть все равно не могу. С потолка свешивается какой-то фонарь, похожий на шар. Светит прямо в глаза и не дает спать. Хотел я его задуть, дул, дул, а он, проклятый, не тухнет. Я разозлился, схватил постолу и запустил ее в фонарь. Фонарь разлетелся вдребезги и погас. Только тогда я и заснул спокойно.
Утром нас разбудил тот же самый человек, что накануне запер нас в комнате. Собрались мы уходить, а он:
- Платите!
- Как! За что платить? Мы тут не ели, не пили!
- А за ночлег?
- Вот так так! Где это видано, где это слыхано, чтобы за ночлег платили? У нас каждый спит там, где ему взбредет в голову: дома, в хлеву, в шалаше, а то и прямо в поле... И никто ничего за это не платит.
- А здесь платят!
Вытащили мы деньги и заплатили.
- И за лампу, которую разбили, платите!
- Господи, за какую лампу! Сам оставил тут какой-то чертов фонарь, всю душу он мне вымотал, пока его погасил, а теперь еще и плати!
- Платите, платите!
Заплатили мы и за лампу.
Вышли на улицу и отправились на базар. У нас оставалось еще немного денег, и мы решили купить кое-какие мелочи. Никогда не думали, что можно ухлопать столько денег на то, чтобы переспать.
Обошли мы рынок, и тятя зашел в какую-то лавку. Я - за ним. А в лавке - чего только нет!.. Тятя только головой вертит, а лавочник его обхаживает:
- Чего изволишь купить?
Тятя смотрит и молчит.
- Скажи, что тебе нужно?
- Хочу купить что-то, да вот нет у тебя!
- Что ты говоришь! У меня разве что поповых ушей да воробьиного молока не найдется!
- А я говорю, что нет...
- Ну скажи, что тебе нужно?
- Мне нужна волынка.
- Твоя правда, волынки нет.
- А я про то и говорю. Ну ладно. Заверни мне кусочек того красного рахат-лукума. Отнесу ребятишкам.
Завернул нам лавочник кусочек рахат-лукума, и мы вышли из лавки.
Побродили мы еще немного по рынку, и отец сказал:
- Нет у нас больше денег ни на волынку, ни на поезд, ни на что. Поэтому давай-ка собираться домой. А то, если проведем еще ночь в котле, может, и свои шапки придется здесь оставить.
Пошли мы домой.
По дороге проголодались, а хлеба не осталось у нас ни крошки. Тут тятя вспомнил про рахат-лукум.
- Давай-ка съедим его, - предложил он. - У меня ноги подкашиваются от голода.
Отец вытащил нож и разрезал пополам кусок рахат-лукума.
- И что это, тятя, за рахат-лукум. Какой-то твердый, как халва!
Начали мы его есть, а он пенится, как мыло.
- Тятя, брось эту дрянь! Это вовсе не рахат-лукум! Похоже, что это крашеное мыло или черт-те что! Пенится! Обманул нас проклятый лавочник!
- Ешь, ешь! - говорит отец. - Пенится, не пенится, мы за него деньги платили!
И мы съели его.
Потом мы вернулись домой, и тут у нас заболели животы, и мы два дня провалялись.