Сказка о баранах

Калиф^* сидел однажды, как сидят калифы, на парче или бархате, поджав ноги, развалившись в подушках, с янтарем^** в зубах. Длинный чубук^***, как боровок^****, проведенный от дымовья печки до устья в трубу, лежал кинутый небрежно поперек парчи, атласу и бархату вплоть до золотого подноса на вальяжных^***** ножках, с бирюзой и яхонтами, на котором покоилась красная глиняная трубка, с золотыми по краям стрелками, с курчавыми цветочками и ободочками. Пол белого мрамора, небольшой серебристый водомет^****** посредине, усыпательный однообразный говор бьющей и падающей струи, казалось, заботливо услуживал калифу, напевая ему: "Покойной ночи!"

^* (Калиф (халиф) - верховный правитель.)

^**(Янтарь - здесь: янтарная трубка.)

^*** (Чубук - деревянный стержень, ручка курительной трубки.)

^**** (Боровок - дымовая труба, дымоход.)

^***** (Вальяжные (о ножках) - точеные, резные, прочные.)

^****** (Водомет - фонтан.)

Но калифу не спалось: озабоченный общим благом, спокойствием и счастием народа, он пускал клубы дыма то в ус, то в бороду, и хмурил брови... Калиф тихо произнес:

- Мелек!

И раболепный Мелек стоял перед ним, наклонив голову, положив правую руку свою на грудь.

Калиф, молча и не покидая трубки, подал пальцем едва заметный знак, и Мелек стоял уже перед повелителем своим с огромным плащом простой бурой ткани и с белой чалмой^* без всяких украшений в руках.

^* (Чалма - головной убор у мусульман.)

Калиф встал, надел белую простую чалму, накинул бурый плащ, в котором ходит один только простой народ, и вышел. Верный Мелек, зная обязанность свою, пошел украдкой за ним следом, ступая как кошка и не спуская повелителя своего с глаз.

Дома в столице калифа были все такой легкой постройки, что жильцы обыкновенно разговаривали с прохожими по улице, возвысив несколько голос. Прислонившись ухом к простенку, можно было слышать всё, что в доме говорится и делается. Вот зачем пошел калиф.

- Судья, казы, неумолим,- жаловался плачевный голос в какой-то мазанке, похожей с виду на дождевик, выросший за одну ночь.- Казы жесток: бирюзу и оправу с седла моего я отдал ему, последний остаток отцовского богатства, и только этим мог искупить жизнь свою и свободу. О, великий калиф, если бы ты знал свинцовую руку и железные когти своего казы, то бы заплакал вместе со мною!

Калиф задумчиво побрел домой: на этот раз он слышал довольно. "Казы сидит один на судилище своем,- размышлял калиф,- он делает что хочет, он самовластен, может действовать самоуправно и произвольно: от этого всё зло. Надобно его ограничить, надобно придать ему помощников, которые свяжут произвол его, надобно поставить и сбоку, рядом с ним наблюдателя, который поверял бы все дела казы на весах правосудия и доносил бы мне каждодневно, что казы судит правдиво и беспристрастно".

Сказано - сделано. Калиф посадил еще двух судей, по правую и по левую руку казы, повелел называться этому суду судилищем трех правдивых судей, поставил знаменитого умму с золотым жезлом, назвав его калифским приставом правды. И судилище трех правдивых сидело и называлось по воле и фирману^* калифскому. И свидетель, калифский пристав правды, стоял и доносил каждодневно: всё благополучно.

^* (Фирман - здесь: калифский указ.)

- Каково же идут теперь дела наши? - спросил калиф однажды у пристава своего.- Творится ли суд, и правда, и милость, благоденствует ли народ?

- Благоденствует, великий государь! - отвечал тот.- И суд, и правда, и милость творится - нет бога кроме бога и Моххамед его посол. Ты излил благодать величия, правды и милости твоей сквозь сито премудрости на удрученные палящим зноем обнаженные главы народа твоего. Живительные капли росы этой оплодотворили сердца и уста подданных твоих на произрастание древа, коего цвет есть благодарность, признательность народа, а плод - благоденствие его, устроенное на незыблемых основаниях, на почве правды и милости.

Калиф был доволен, покоясь опять на том же пушистом бархате перед тем же усыпляющим водометом, с тем же неизменным янтарным другом в устах, но речь пристава показалась ему что-то кудреватою, а калиф, хоть и привык уже давно к восточной яркости красок, запутанности узоров и пышной роскоши выражений, успел, однако же, научиться не доверять напыщенному слову приближенных своих.

- Мелек! - произнес калиф.

И Мелек стоял перед ним в том же раболепном положении. Калиф подал ему известный знак.

- Удостой подлую речь раба твоего,- сказал Мелек,- удостой, о великий калиф, не края священного уха твоего, а только праха, попираемого благословенными стопами твоими, и ты не пойдешь сегодня подслушивать, а будешь сидеть здесь в покое.

- Говори,- отвечал калиф.

- О, великий государь, голос один: народ, верный народ твой, вопиет под беззащитным гнетом. Когда был казы один, тогда была у него и одна только собственная своя голова на плечах, она одна отвечала, и он ее берег. Ныне у него три головы, да четвертая - у твоего пристава. Они разделили страх на четыре части - и на каждого пришлось по четвертой доле. Мало было целого, теперь еще стало меньше. Одного волка, великий государь, кой-как насытить можно, если иногда и хватит за живое,- стаи собак не насытишь, не станет мяса на костях.

Калиф призадумался, смолчал, насупил брови, и чело его сокрылось в непроницаемом облаке дыма. Потом янтарь упал на колени. Калиф долго в задумчивости перебирал пахучие четки^* свои, кивая медленно взад головою. "Меня называют самовластным,- подумал он,- но ни власти, ни воли у меня нет. Голова каждого из негодяев этих, конечно, в моих руках, но отрубивши человеку голову, сократишь его, а нравственные качества не изменишь. Основать добро и благо, упрочить счастие и спокойствие каждого не в устах раболепных блюдолизов моих, а на самом деле,- это труднее, чем пустить в свет человека без головы. Перевешать подданных моих гораздо легче, чем сделать их честными людьми. Попытаюсь однако же: надобно ограничить еще более самоуправство, затруднить подкуп раздроблением дел по предметам, по роду их и другим отношениям на большее число лиц, мест и степеней. Одно лицо действует самопроизвольно, а где нужно согласие многих, там правда найдет более защиты".

^* (Четки - бусы, нанизанные на шнурок; применялись для отсчета молитв и поклонов.)

И сделалось всё по воле калифа. Где сидел прежде и судил и рядил один, там сидят семеро, важно разглаживают мудрые бороды свои, замысловатые усы, тянут кальян^* и судят и рядят^** дружно. Всё благополучно.

^* (Кальян - прибор для курения табака.)

^** (Рядить - разбирать дела.)

Великий калиф с душевным удовольствием созерцал в светлом уме своем вновь устроенное государство, считал по пальцам, считал по четкам огромное множество новых слуг своих, слуг правды, и радовался, умильно улыбаясь, что правосудие нашло в калифате^* его такую могучую опору, такой многочисленный оплот противу зла и неправды.

^* (Калифат (халифат) - государство с халифом (калифом) во главе.)

- Еще ли не будут счастливы верные рабы мои? - сказал он.- Ужели они не благоденствуют теперь, когда я оградил и собственность, и личность каждого фаудтами, то есть целыми батальонами недремлющей стражи, оберегающей заботливо священное зерцало правосудия от туску^* и ржавчины? Тлетворное дыхание нечистых не смеет коснуться его. Я вижу - зерцало отражает лучи солнечные в той же чистоте, как восприяло их.

^* (Туск - тусклость.)

Опять позвал калиф Мелека, опять сокрылся от очей народа в простую чалму и смурый охобень^*, опять пошел под стенками тесных, извилистых улиц. Часто и прилежно калиф прикладывал чуткое ухо свое к утлым жилищам верноподданных - и слышал одни только стенания, одни жалобы на ненасытную корысть нового сонма недремлющих стражей правосудия.

^* (Смурый охобень - верхняя длинная одежда с прорехами для рукавов, с прямым откидным воротом. Смурый - темно-серый, бурый.)

- Растолкуй мне, Мелек,- сказал калиф в недоумении и гневном негодовании,- растолкуй мне, что это значит. Я не верю ушам своим. Быть не может!

- Государь,- отвечал Мелек,- я человек темный, слышу глазами, вижу руками: только то и знаю, что ощупаю. Позволь мне привести к тебе старого Хуршита - он жил много, видел много; слово неправды никогда не оскверняло чистых уст его, он скажет тебе всё.

- Позови.

Хуршит вошел. Хуршит - из черни, из толпы, добывающей себе насущное пропитание кровным потом.

- Хуршит, что скажешь?

- Что спросишь, повелитель? Не подай голосу - и отголосок в горах молчит, не смеет откликнуться.

- Скажи мне прямо, смело, но говори правду. Когда было лучше - теперь или прежде?

- Государь,- сказал Хуршит после глубокого вздоха,- при отце твоем было тяжело. Я был тогда овчарником^*, как и теперь, держал и своих овец. Что, бывало, проглянет молодая луна на небе, то и тащишь на плечах к казыю своему барана: тяжело было.

^* (Овчарник - здесь: овцевод.)

- А потом? - спросил калиф.

- А потом, сударь, стало еще тяжеле: прибавилось начальства над нами, прибавилось и тяги, стали мы таскать на плечах своих по два барана.

- Ну, а теперь? Говори!

- А теперь, государь,- сказал Хуршит, весело улыбаясь,- слава богу, совсем легко!

- Как так? - вскричал обрадованный калиф. Хуршит поднял веселые карие глаза свои на калифа и отвечал спокойно:

- Гуртом гоняем.

Материал для своих сказок писатель собрал много ранее, чем выпустил их в своей обработке в виде двух книг: "Первая первинка полуграмотной внуке. Сказки, песенки, игры" (Спб., 1871); "Первинка, другая. Внуке грамотейке с неграмотною братиею. Сказки, песенки, игры" (Спб., 1871). Кроме того, В. И. Даль отредактировал и "пересмотрел" рукописи своей жены Е. Л. Даль (Соколовой), в которых, несомненно, была доля и его творчества: "Крошки" (Спб., 1870), "Картины из быта русских детей" (Спб., 1875) и др. Спустя время по традиции в детские сборники включались сказки и рассказы, не предназначенные писателем для детейя: "Солдатские досуги" (1843), "Матросские досуги" (1853).

Из "Солдатских досугов" взяты следующие сказки: "Расторопные ребята" (фрагмент), "Солдатский пивовар", "Что значит досуг" (фрагмент рассказа "Исправность и расторопность"), "О дятле" (у В. И. Даля - "Притча о дятле"), "Лучший певчий" (у В. И. Даля - "Притча о вороне"), "У тебя у самого свой ум". Остальные сказки ("Девочка Снегурочка" и др.) взяты из детских книг писателя.

Из "Матросских досугов" взяты "Ворожея" (фрагмент), "Ветер".