Русские писатели-классики и сказка

Русская классическая литература - это бесценная кладовая национальной культуры. В ней ревностным трудом писателей-гениев и просто талантливых художников накоплено много сокровищ. И может быть, среди книг самые удивительные - сказки. Они не знают над собой власти времени.

Очарование сказочного вымысла во всей силе первый ощутил Александр Сергеевич Пушкин. Он вывел сказку из разряда второстепенной литературы, какой она была до него. Из Михайловского он писал брату: "Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма". Собственные сказки, сочиненные поэтом по образцу народных, удержали в себе главное - свободу сказочного чуда.

Пушкин последовал принципам фольклорной сказки. Как в народных сказках, у поэта соседствуют красота земного бытия и горечь чувств терпящих бедствие людей:

 В синем небе звезды блещут, 
 В синем море волны хлещут; 
 Туча по небу идет, 
 Бочка по морю плывет. 
 Словно горькая вдовица, 
 Плачет, бьется в ней царица...

От этих строк нам передается ощущение морского простора, блеска высоких небес, но не менее трогает и печаль человеческого страдания.

Добрый гений, Пушкин ведет своих героев к счастью. Пройдет немного времени - и Гвидон увидит перед собой большой златоглавый город, стены с частыми зубцами. Здесь Гвидона увенчают княжьей шапкой. В сказке открывается мир несказанных чудес. Есть в возникшем на пустынном острове-граде затейливая белка, выходит из моря стража - тридцать три богатыря с Черномором. Но всего удивительнее царевна Лебедь:

 Днем свет божий затмевает, 
 Ночью землю освещает, 
 Месяц под косой блестит, 
 А во лбу звезда горит.

Перед нами не просто невеста в богатом наряде. Это осуществление мечты о прекрасном человеке:

 А сама-то величава, 
 Выступает, будто пава; 
 А как речь-то говорит, 
 Словно реченька журчит.

Как естественно согласуется в сказках поэта фантастическое действие с приметами русского быта, русской жизни. Мы читаем о царице, ждущей царя:

 Смотрит в поле, инда очи 
 Разболелись глядючи 
 С белой зори до ночи; 
 Не видать милого друга! 
 Только видит: вьется вьюга, 
 Снег валится на поля, 
 Вся белешенька земля.

Бескрайнее заснеженное поле - это Русь, и слова взяты поэтом из обихода русского человека, живущего во вьюжной стороне под суровым зимним небом.

Или еще вот описание, как, блуждая, царевна набрела в глухом лесном краю на терем; Пушкин не забывает ни одной подробности - он глядит на терем глазами своей героини: вот она поднялась на крыльцо, вот взялась за кольцо, тихонько отворила дверь и оказалась в горнице:

...Кругом 
Лавки, крытые ковром, 
Под святыми стол дубовый, 
Печь с лежанкой изразцовой.

Это настоящий старинный терем, хотя и в сказке.

Пушкин открыл для литературы поэзию сказочных чудес, ввел сказку в литературу на правах не гостьи, а полноправной хозяйки. От "Сказки о попе и о работнике его Балде", "Сказки о мертвой царевне и о семи богатырях", "Сказки о золотом петушке" и других творений поэта далеко протянулись нити к творчеству последующих писателей-сказочников вплоть до нашего времени.

Склад народной сказки, усвоенной литературой благодаря Пушкину, с новым блеском воплотил молодой поэт, почти мальчик, студент Петр Павлович Ершов. В сказке "Конек-горбунок" он подражал своему великому современнику. "Пушки с пристани палят",- сказано у Пушкина. "Пушки с крепости палят",- писал Ершов.

 "Ой вы, гости-господа, 
 Долго ль ездили? куда?" -

вопрошает Салтан корабельщиков.

 "Путь-дорога, господа! 
 Вы откуда и куда?" -

спрашивает Рыба-кит у Ивана и конька. При всем том Ершов остался самим собой - мастером, по-своему передавшим крестьянский склад сказки. Царь в его сказке, как и в сказках народа,- деспот, злой, вздорный, смешной. Его так забавляет перо Жар-птицы, что он играет с ним, как дитя,- тянет в рот: "Гладил бороду, смеялся и скусил пера конец". Совсем иной Иван: хотя и его поразило Жар-птицево перо, а еще больше - сами жар-птицы, но он потрясен только их множеством да светом, разливавшимся окрест:

 "Тьфу ты, дьявольская сила! 
 Эк их, дряни, привалило!"

Ивана никогда не оставляет здравый смысл. Сказка Ершова была опубликована еще при жизни Пушкина и удостоилась его похвалы.

Другой современник Пушкина Василий Андреевич Жуковский тоже последовал творческому опыту своего великого друга и придал иронический склад сказке "Война мышей и лягушек" - пародии на величавую древнегреческую эпопею:

 Было прекрасное майское утро. Квакун двадесятый, 
 Царь знаменитой породы, властитель ближней трясины, 
 Вышел из мокрой столицы своей, окруженный блестящей 
 Свитой придворных. Вприпрыжку они взобрались на пригорок...

О простом факте - вылезли лягушки из болота - говорится как о царском выходе. Стих Жуковского - типичный русский гекзаметр, перемежающий дактиль с хореем. Весь художественный эффект этой сказки в полном несоответствии торжественного склада стиха и его смысла. Написанная в один год с пушкинской сказкой о Салтане, она выгодно отличается от прочих сказок Жуковского: в них поэту не удалось правильно соединить высокий стиль и всепроникающую иронию.

В остальных отношениях "Сказка о царе Берендее, о сыне его Иване-царевиче, о хитростях Кощея бессмертного и о премудрости Марьи-царевны, Кощеевой дочери", как и "Сказка о Иване-царевиче и Сером Волке", некоторые другие сказки остаются замечательными образцами художественного творчества Жуковского. Он явил блеск разных граней своего художественного гения. В сказках оказалась запечатленной красота русской природы - и это притом, что место действия отнесено к таинственному сказочному миру. Вот Иван-царевич подъезжает к озеру, где его на каждом шагу подстерегает опасность,- как несказанно прекрасен простор озерных вод с отраженной в них вечерней зарей, как тихо и мирно все вокруг:

 ...Солнце 
 Только успело зайти - подъезжает он к озеру; гладко 
 Озеро то, как стекло; вода наравне с берегами, 
 Всё в окрестности пусто, румяным вечерним сияньем 
 Воды покрытые гаснут, и в них отразился зеленый 
 Берег и частый тростник - и всё как будто бы дремлет; 
 Воздух не веет; тростинка не тронется; шороха в струйках 
 Светлых не слышно.

Жуковский оставался лириком и при воспроизведении сюжета, исполненного динамики.

"Сказка о Иване-царевиче и Сером Волке" в отличие от сказки о царе Берендее, его сыне, Кощее бессмертном и Марье-царевне, в отличие от "Войны мышей и лягушек" написана не гекзаметром, а ямбом, размером более подходящим для передачи разговорного стиля народной сказки. Но дело не только в размере - сказка написана белым (без рифмы) стихом, а в структуре строк передан свободный склад сказочной прозы: по этой причине начатая в одном стихе фраза заканчивается в следующем или даже только продолжается в нем, чтобы завершиться в последующем,- прием, который именуется "переносом".

 ...Да еще был у него 
 Прекрасный сад, и чудная росла 
 В саду том яблоня: все золотые 
 Родились яблоки на ней. Но вдруг 
 В тех яблоках царевых оказался 
 Великий недочет...

Произведение Жуковского замечательно и другим свойством - это не одна сказка, а целая сюита: в сюжете соединено несколько самостоятельных сказок. Дочитав историю царевича до того момента, как Серый Волк оживляет его, каждый, кто знаком с фольклором, знает, что действие приблизилось к концу: Иван-царевич должен вернуться в свое царство, чтобы наказать братьев и жениться на Елене Прекрасной. У Жуковского, оживив Ивана-царевича, Серый Волк рассказывает, что Елену похитил Кощей, братьев Ивана-царевича убил, а на царство Демьяна Даниловича, отца Ивана, навел непробудный сон. Начинаются новые похождения Ивана-царевича: он попадает к Бабе Яге и узнает от нее, где скрыта смерть Кощея, побеждает его, а затем будит всех уснувших в отцовском царстве, заставив играть гусли-самогуды. Жуковский включил в свою сказочную историю также и несколько уже более мелких эпизодов из других сказок. Творческий опыт Жуковского, соединявшего несколько сказок в одну, нашел продолжение у ряда других писателей.

Сказку об Ашик-Керибе Михаил Юрьевич Лермонтов, как полагают историки литературы, записал в Тифлисе осенью 1837 года. Сказка была широко распространена на Кавказе. Ее знали и на всем Ближнем Востоке, в Средней Азии, а современные сказковеды усматривают сходство ее со сказаниями самых разных народов. Это знаменитый международный фольклорный сюжет, именуемый "Муж на свадьбе у своей жены". В русском фольклоре он представлен былиной о Добрыне и Алеше Поповиче. Однако записанная поэтом сказка была особенной. Предполагают, что Лермонтов узнал ее от Мирзы Фатали Ахундова, азербайджанского поэта-просветителя. Только в Закавказье могли рассказывать так: "Хороши звезды на небеси, но за звездами живут ангелы, и они еще лучше, так и Магуль-Мегери была лучше всех девушек Тифлиса". Исполненная романтики сказка пленяет нас роскошью вымысла, чарует прелестью выдумки и высотой поэтической мысли. Русский поэт нашел близкие себе художественные мотивы, и усвоенная им сказка кажется творением его самого. Ощущение свободного переложения оригинала на русский язык не обманывает: Лермонтов записал сказку по-русски - она прошла через его воображение. Поэт на свой манер пояснил каждое незнакомое слово: сааз - балалайка, ашик - балалаечник, ага - господин и другие. Восточная сказка в переложении поэта стала прекрасным творением русской сказочной литературы.

"Аленький цветочек" Сергея Тимофеевича Аксакова близок сказкам Пушкина мыслью о силе духовной стойкости человека перед лицом испытаний. Околдованного королевича - лесного зверя спасла девичья любовь. Не безобразное чудище, а молодой прекрасный принц в золототканых одеждах предстал перед девицей, его полюбившей. На ее месте были и другие, но только она одна оценила добрую душу королевича - и добродетель оказалась вознагражденной. Судьба благоволит людям стойким в своих привязанностях. Это надежда народа. Сказка народна и по форме. Стиль выдержан в манере сказочницы ключницы Пелагеи, жившей в семье Аксаковых. Певучий говорок ощутим в речах королевича, обращенных к молодой дочери "купецкой, красавице писаной": "Ты одна полюбила меня, чудище противное и безобразное, за мои ласки и угощения, за мою душу добрую, за любовь мою к тебе несказанную, и будешь ты за то женою короля славного, королевою в царстве могучием".

Ключнице Пелагее, пожившей "внаймах" по купеческим домам, принадлежат и слова, усвоенные в городе: "тувалет", часы "аглицкие", "музыка согласная", "сукно кармазинное" - тонкое, багряного цвета и пр.

Богатство и своеобразие живой народной речи, явленные в сказках Пушкиным, пленили такого великого ее знатока, каким был Владимир Иванович Даль, писатель-беллетрист, составитель знаменитого "Толкового словаря живого великорусского языка". Он и в сказках своих оставался языковедом-филологом. Только Даль мог написать: "Дятел красноголовый лазил день-деньской по пням и дуплам и все стучал роговым носом своим в дерево, все доспрашивался, где гниль, где червоточина, где подстой, где дрябло, где дупло, а где живое место". Без пояснений теперь такую фразу и не понять. Что такое "подстой"? Оказывается, болезнь дерева, когда оно подсыхает от корня. Слово "доспрашивался" хотя и понятно, но мы сейчас бы сказали по-другому: "спрашивал себя", "хотел узнать". Однако без этих редких слов, а также таких, как "день-деньской", "роговый нос", "живое место", пропало бы очарование бытовой речи, на которой густо замешаны сказки Даля.

Конечно, в сказках писателя привлекательны не только народные слова. Даль сохранял смысл и толк народных присловий, мораль пословиц. Этим он тоже продолжал традицию Пушкина. Известно, что поэт закончил сказку о золотом петушке поученьем:

 Сказка ложь, да в ней намек! 
 Добрым молодцам урок.

А сказка о Балде заканчивается стихом:

"Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной".

И у Даля сказка о глупой овце названа: "У тебя у самого свой ум". А сказка о воровке и лгунье вороне, засаженной в острог, кончается осуждением: "Там она сидит и по сей день!" Словом, по делам вору и мука!

Часто острие социальной критики в сказке Даля направлено против начальственного суда и расправы. Это касается "Сказки о баранах", о которых В. Г. Белинский заметил, что это "коротенький, но исполненный глубокого значения восточный аполог" (аполог - иносказательная история).

Сказки создавались в потоке движущейся литературы: на каждую из них ложилась печать времени. Послепушкинская литература развила начала глубокого реализма, заложенные творчеством великого зачинателя, но не повторила уже достигнутое.

Писатель Владимир Федорович Одоевский, "дедушка Ириней", в сказке "Городок в табакерке" воссоздал иной быт и иную жизнь по сравнению с другими писателями. Современник Крылова и Жуковского, декабристов и Пушкина, Лермонтова и Гоголя, Одоевский одним из первых стал писать сказки для детей. Тогда это было еще очень большой редкостью. Одоевский изобразил жизненный быт, близкий пониманию благовоспитанного мальчика, живущего в благополучии и достатке. Папенька принес музыкальную табакерку, пеструю, из черепахи. На крышке - городок с домами, с башенками, с воротами. Из табакерки раздается мелодичный звон. Мальчику захотелось заглянуть внутрь диковинной вещицы. Из сказки можно узнать, как устроена табакерка. Нужно беречь, если хочешь долго пользоваться и любоваться ею. Герой сказки был рад, что не испортил табакерку - ему только приснилось, что он поломал ее. Как прежде, звенят колокольчики, движется валик - всходит и заходит солнышко, сверкают на крышке звезды.

Сказка о Морозе Ивановиче и двух девочках - Рукодельнице и Ленивице - вся вышла из народной русской сказки, а сказка-притча о четырех глухих взята из индийского фольклора, но и в той и в другой сказке есть и новизна: в мир писательской сказки вошли быт современного городского дома, семьи, жизнь ребенка - воспитанника пансиона и школы.

Большая сказочная повесть о Черной курице переносит нас в старинный Петербург, в пансион, в его дортуары - спальни, к строгим учителям. Автор сказки Алексей Алексеевич Перовский, писавший под литературным именем Антония Погорельского, обнаружил много знания жизни рыцарей, церемоний их королевского двора. Подземное королевство живет по своим законам - здесь честно и верно служат истине. Волшебный мир открыл свои тайны Алеше - герою Погорельского. Чудесное семечко освободило Алешу от труда - все стало ему даваться без усилий, и мало-помалу мальчик стал заносчивым и надменным. Тем самым он причинил много бед подземному народу. Свободный вымысел писателя сопряжен с мыслью: прочно только то, что дается трудом, прилежанием, а главное - успехи не должны мешать человеку оставаться добрым и скромным.

Влечение писателей к дидактике легко объяснить: по всей России в середине и во второй половине XIX века открывались массовые школы. Сказки стали писать педагоги. Среди них был великий реформатор школы Константин Дмитриевич Ушинский. Автор двухтомного труда "Человек как предмет воспитания", учебных книг "Родное слово", "Детский мир" был недюжинным писателем-художником.

Плачет заяц под кустом: "И кто только не точит зубов на меня? Охотники, собаки, волк, лиса и хищная птица: кривоносый ястреб, пучеглазая сова, даже глупая ворона и та таскает своими кривыми лапами моих малых детушек - сереньких зайчат". Ушинский, однако, не превращал своих сказок в слезливую литературу. В мире его сказок все свершается, как в жизни, а в ней немало сурового. Педагог считал самым важным будить в человеке добрые чувства: благородство, справедливость, верность, сочувствие к попавшим в беду. Этим и прекрасны его сказки. Мораль Ушинского не навязчива. В этом писатель следовал "природным русским педагогам" - бабушкам, дедам, матерям, которые, по его словам, "понимали инстинктивно и знали по опыту, что моральные сентенции приносят детям больше вреда, чем пользы, и что мораль заключается не в словах, а в самой жизни семьи, охватывающей ребенка со всех сторон и отовсюду ежеминутно проникающей в его душу".

Демократическая педагогика направлением своих усилий сомкнулась с литературой революционного движения 60-х и 70-х годов. Писатель Михаил Ларионович Михайлов был участником освободительной борьбы. Его мужеством восхищался Некрасов: царское правительство сослало Михайлова на каторгу за распространение прокламации "К молодому поколению". Писатель написал несколько сказок, в которых выражены мысли, волновавшие его как революционера. Кому не известен сюжет "Теремка". В кузове, оброненном прохожим, поселились муха-громотуха, комар-пискун, оса-пеструха и слепень-жигун. И вот когда пришла к ним общая беда, случился спор. Сначала никто не хотел полететь и узнать, что за невежа стал в кузовке сверху свет заслонять, а когда догадались, что это паук свою сеть заплел, заспорили, кому первому из кузовка выбираться. Тем временем паук паутину доплел и всех изловил. Конечно, сказка "Лесные хоромы" вследствие широты заключенной в ней мысли не может быть прямо соотнесена с событиями шестидесятых годов, но она несла в себе актуальную идею о неразумии тех, кто пренебрегает согласными действиями.

Писатель-демократ Михайлов усвоил склад народных сказок. Великолепен его язык. Он лишен какой бы то ни было искусственности. В нем очевидно следование особенностям народного поэтического стиля: "Гуляли по чистому полю два Мороза, два родных брата, с ноги на ногу поскакивали, рукой об руку поколачивали" - так начинается сказка "Два Мороза". Характерная сказочная интонация с обычными для фольклора поэтическими определениями: "чистое поле", "родные братья" - сочетается с живой передачей примет зимней стужи: братцы скачут, поколачивают руку об руку.

Николай Алексеевич Некрасов любил сказку и передал ряд сказочных сцен в "Прологе" к поэме "Кому на Руси жить хорошо", да и общий замысел знаменитой поэмы фольклорен - это сюжет поиска счастливого человека. "Сказка о добром царе, злом воеводе и бедном крестьянине" восходит к записи, опубликованной А. Н. Афанасьевым. Чтобы получить цензурное разрешение на публикацию, поэт перенес действие сказки во времена правления библейского царя Аарона, но цензура и в таком виде не пропустила сказку в печать. "Генерал Топтыгин" вошел в цикл "Стихотворений, посвященных русским детям". Цикл глубоко народен, фольклорность "Генерала Топтыгина" доказана сопоставлением с многочисленными вариантами, известными в народе,- в частности, существует и костромской вариант истории. Некрасов насытил сказочную историю многообразными чертами станционного и ямщицкого быта Ярославского края.

На вершину политической публицистики поднял сказку великий сатирик Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Жил помещик, рассказывает он, тело имел "мягкое, белое и рассыпчатое"; всего у него было довольно: и крестьян, и хлеба, и скота, и земли, и садов, и стал опасаться помещик, что много мужиков развелось. А вдруг они все добро его съедят. И стал помещик "стараться" - штрафовать мужиков. Совет так поступать он вычитал из газеты "Весть": "золотое" это слово - "старайся!". Невмоготу стало крестьянам, и взмолились они богу: "Господи! Легче нам пропасть и с детьми с малыми, нежели всю жизнь так маяться!" Внял бог мужицкой мольбе - унесло их вихрем от помещика. Не стало еды, не стало слуг у помещика. Одичал он - оброс волосами, утратил способность произносить членораздельные звуки, усвоил себе какой-то особенный победный крик, среднее между свистом, шипением и рявканьем. Стал помещик зверем. И вот власть, обеспокоенная не поступлением в казначейство податей, вернула мужиков, а помещику "наиделикатнейше" внушила, "дабы он фанфаронства свои прекратил".

Сатирик обнажил сущность помещичьих стремлений, помещичьей ненависти к мужику. Если в народных сказках хищные звери только сопоставляются с людьми, то в сказках Салтыкова-Щедрина происходит нечто обратное: помещик выразил себя полностью, когда превратился в зверя - стал ходить на четвереньках "и даже удивлялся, как он прежде не замечал, что такой способ прогулки есть самый приличный и самый удобный".

Первым читателям сказок без пояснений была понята политическая конкретность выведенного типа помещика. "Сократил он их так, что некуда носа высунуть..." - пишет Салтыков-Щедрин о притеснениях крестьян. Царское Положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости, и так называемые "уставные грамоты", составленные самими помещиками, все предусмотрели: размежевание земель произвели так, что выделенная крестьянам земля была уменьшена до предела. Так и у крестьян в сказке Салтыкова-Щедрина: "...Куда ни глянут - всё нельзя, да не позволено, да не ваше! Скотинка на водопой выйдет - помещик кричит: "Моя вода!" Курица за околицу выбредет - помещик кричит: "Моя земля!" И земля, и вода, и воздух - всё его стало!"

В "Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил" Салтыков-Щедрин развил мысль о том, что источником благополучия общественных верхов является труд мужика. В "Самоотверженном зайце" определяющим стало осуждение народной покорности властям. В каждой сказке своя политическая мысль. Салтыков-Щедрин писал сказки не для детей, но с течением времени некоторые из них - в том числе и сказка о диком помещике - стали детским чтением. Сказки сатирика ясны по замыслу, легки для восприятия, понятна ирония, в них заключенная.

Всеволод Михайлович Гаршин разделил революционные тревоги своего времени. В иносказательной истории пальмы писатель поведал о трагедии освободительного движения, о гибели лучших людей эпохи. Современники усматривали особый смысл в каждом повороте сюжета, в каждой детали сказки, да и сам автор придал своим словам двойной смысл. "Сквозь толстые прозрачные стекла,- говорится об оранжерее "из железа и стекла",- виднелись заключенные растения". Почти так же можно писать и о тюрьме. Г. И. Успенский писал о Гаршине: "Вот крошечная сказка: "То, чего не было". В ней всего пять-шесть страниц, но попробуйте сосчитать по пальцам, каких сторон жизни хотел коснуться в ней Гаршин: все, что составляет для всего общества насущнейшую заботу переживаемого им времени,- все стремится Гаршин затронуть, поставить на свое место, указать связь между всею цепью явлений текущей действительности". Сказки Гаршина не были детскими, но у него есть специально для детей написанная сказка о лягушке-путешественнице. Исполненная шутливости и доброй иронии, сказка свидетельствовала о духовном здоровье писателя. Творение ничем не предвещало грозного часа, когда Гаршин, отчаявшийся в надеждах на будущее, покончил с собой - бросился в пролет лестницы. Лицо "героическое, изумительной искренности и великой любви живой" - такими словами сказал М. Горький о типе писателя, к которому отнес и Гаршина.

Великий знаток народной крестьянской жизни и человеческой души Лев Николаевич Толстой в разные периоды своей долгой жизни обращался к писанию сказок. Сначала он писал их для "Азбуки" и "Русских книг для чтения". Книги предназначались для школ. Тут много сказок, взятых из фольклора разных народов и пересказанных писателем, но есть и собственные сказки писателя. Во всех сказках Толстой постоянно является строгим моралистом. Такова и сказка о двух братьях. Один из них, меньший, поверил в свое счастье и добыл его отвагой: вошел в лес, говорится в сказке, переплыл реку, увидел спящую медведицу, унес у нее медвежат, вбежал с ними на гору - тут ему навстречу вышел народ и сделал над собой царем. И процарствовал меньший брат целых пять лет, пока не пришел другой царь, сильнее, и, завоевав город, прогнал меньшего брата. А старший брат прожил свою жизнь ни богато, ни бедно. Старший сказал меньшему, когда они встретились: "Вот и вышла моя правда: я всё время жил тихо и хорошо, а ты хоть и был царем, зато много горя видел". На это меньший брат ответил: "Я не тужу, что пошел тогда в лес на гору, хоть мне и плохо теперь, зато есть чем помянуть мою жизнь, а тебе и помянуть-то нечем". Сказка похожа на притчу. У нее своя мораль, свой вывод, сделанный писателем в пользу жизни, полной волнения и борьбы за счастье.

Льву Толстому очень нравилась форма небольшой сказки басенного, притчевого характера. На это нередко указывает соответствующая помета в их подзаголовке. Да и в фольклоре нет принципиальной разницы между сказкой и басней: басня - сокращенная сказка. В форме самой подачи жизненного содержания писатель следовал за народным творчеством.

Более сложны сказки с развернутым сюжетом - в том числе сказка об Иване-дураке и его братьях - Семене-воине и Тарасе-брюхане, их немой сестре Маланье, о старом дьяволе и трех чертенятах. Лев Толстой поведал историю трех царств: военной державы, богатой золотом империи и утопического царства мнимых дураков. У дураков один порядок: ест только тот, у кого мозоли на руках, а у кого их нет - тому объедки. И вышло так, что разорилось царство Семена-воина, погибла империя Тараса-брюхана, а царство Ивана-дурака устояло. Лев Толстой учил, что труд составляет единственно верное средство жизни, что общество работающих на себя сохранится во всех испытаниях. По убеждению Льва Толстого жизнь "простого рабочего народа" только и есть настоящая жизнь. Писатель взывал к людской совести, убеждал всех взяться за устройство такой жизни. Симпатии и антипатии высказаны писателем с полной определенностью. Он с неприязнью относился к царям, чиновникам, ко всем тем, кто жил чужим трудом. Побыл Иван царем, а потом снял с себя царское платье - отдал жене в сундук спрятать, надел простую рубаху, портки, обул лапти и принялся за работу. Ему сказали: "Да ведь ты царь!" - "Ну что ж,- ответил он,- и царю жрать надо". Лев Толстой не побоялся грубого слова: оно хорошо передало презрение народа и его собственное к тунеядству. В каждой сказке, подобной сказке об Иване-дураке, Лев Толстой защищал человеческие права угнетенного люда, критиковал социальную несправедливость, устои антинародного государства, официальную казенную религию, ложные законы и порядки.

К исходу XIX века казалось, что гений и талант писателей исчерпали возможности дальнейшего развития литературной сказки, но жизнь подсказывала новые темы, новые образы, новый стиль. Новизной оказались затронуты все стороны художественного творчества, но у разных писателей в разной степени и по-своему. Писатели последних двух десятилетий XIX века охотно стали обращаться к разработке иноземных сказочных сюжетов. Но русские писатели глядели на жизнь и быт других народов глазами собственного народа. Это в полной мере выразилось и в превосходных сказках Николая Георгиевича Гарина-Михайловского. В 1898 году Гарин совершил кругосветное путешествие, побывал во многих странах, в том числе в Корее. Писатель рассказывал: "Двадцать - тридцать корейцев... окружали нас, присаживаясь на корточках, и лучший сказочник рассказывал, а остальные курили свои тонкие трубочки и внимательно слушали". Писателю переводил сказки кореец Ким, учитель. Гарин быстро, фразу за фразой, записывал, как он сам заметил, "стараясь сохранить простоту речи, никогда не прибавляя ничего своего".

Сказки, записанные Гариным, сохранили самобытность корейского сказочного фольклора, но они запечатлены и своеобразием работы Гарина как писателя-редактора, отобравшего для своих читателей те сказки, которые могли более всего нравиться. Такова насмешливая сказка о муже и жене - хороших людях, но слишком торопливых: "Никогда никого до конца не дослушивали и всегда кричали: "Знаем, знаем!" Попал к ним чудесный халат: застегнешь на одну пуговицу - поднимешься на один аршин от земли, на две пуговицы - до полунеба улетишь, на три - совсем на небо улетишь. Муж сразу застегнулся на все три пуговицы и полетел на небо. А жена бежала и кричала: "Смотрите! Смотрите: мой муж летит!" Бежала-бежала и упала в реку. Муж превратился в орла, а жена - в рыбку. "И это, конечно, еще очень хорошо,- кончает сказку Гарин,- для таких разинь, как они".

Корейская сказка в тонкой передаче Гарина, сохранившего корейский юмор, вместе с тем очень напоминает русские сказки о дураках. Писатель-редактор внес в свой пересказ и типичные для русских людей понятия и слова: "аршин", "разиня" и др.

В небольшой сказке "Три брата" писатель поведал о гибельном стремлении к богатству и народном отвращении к жадности, а в сказке "Волмай" - о царствовании короля "в интересах своего народа". На творчестве Гарина словно лежит печать предчувствия грозных социальных потрясении ближайшего будущего.

Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк вошел в сказочную литературу книгой, полной очарования и поэзии. "Аленушкины сказки" - так назвал ее писатель. Она была написана для дочери, но этот факт семейной жизни писателя обрел общественный смысл. В годы "ренегатства, поголовного воровства и вообще тяготения вернуться назад к дореформенным порядкам", как сам Мамин-Сибиряк охарактеризовал девяностые годы, он жил помыслом о новом поколении людей. Детям, новому поколению, и были предназначены "Аленушкины сказки". Отсюда проистекает и особый характер книги: писатель любит детей безмерной отцовской любовью, но его любовь не слепа. "Сказка про Воробья Воробеича, Ерша Ершовича и веселого трубочиста Яшу" завершается многозначительной концовкой. "Ах, какие они все глупые, и рыбки и птички",- сказала Аленушка, выслушав сказку о том, как поссорились птицы и рыбки из-за червячка да из-за украденной у трубочиста краюшки хлеба. А потом рассудила: "А я бы разделила всё - и червячка, и краюшку, и никто бы не ссорился". Ребенок должен научиться преодолевать в себе эгоистические склонности. Мамин-Сибиряк облекал свои замыслы художника и воспитателя в шутку - он осуждал пороки смехом. Веселое воодушевление нашло выражение в прозвищах, которые писатель дает птицам, насекомым, зверям: "Храбрый заяц - длинные уши, косые глаза, короткий хвост", "Комар Комарович - длинный нос", "Воронушка - черная головушка" и пр. Шуткой сопровождается и рассказывание: "Раз Воробей Воробеич чуть не погиб благодаря своему лучшему другу - трубочисту. Пришел трубочист да как спустит в трубу свою чугунную гирю с помелом - чуть-чуть голову не проломил Воробью Воробеичу. Выскочил он из трубы весь в саже, хуже трубочиста, и сейчас браниться: "Ты это что же, Яша, делаешь-то? Ведь этак можно и до смерти убить..." - "А я почем же знал, что ты в трубе сидишь?" - "А будь вперед осторожнее... Если бы я тебя чугунной гирей по голове стукнул,- разве это хорошо?" И действительно, чего хорошего?!

Прекрасна сказка-рассказ "Серая Шейка". Писатель неоднократно правил ее текст: изменил окончание - Серая Шейка не гибнет, как было первоначально, а спаслась. Мрачная концовка не соответствовала природе сказки, предназначенной детям.

Мамин-Сибиряк написал помимо "Аленушкиных сказок" и другие сказки. "Сказка про славного царя Гороха и его прекрасных дочерей царевну Кутафью и царевну Горошинку" напоминает народные сказки балагурством: "Спасибо, славный царь Горох! - кричали подданные, когда царь Горох катался по улицам своей столицы.- Мы за тобой, как тараканы за печкой, живем... Два спасибо тебе, славный царь Горох!" Сказкой про славного царя Гороха Мамин-Сибиряк открыл в литературе целый ряд сказок, у которых сложный авантюрный сюжет.

Блистательное в русской художественной культуре XIX столетие ознаменовано созданием литературных сказок непреходящей ценности. От десятилетия к десятилетию шло непрерывное нарастание творческой мощи социально активной, педагогически ценной и эстетически безупречной демократической сказочной литературы. Ее вечный причал и образец - Пушкин. Литературные сказки XIX века и сегодня служат людям и еще долго будут оставаться непревзойденными образцами истинного вкуса и деятельной любви к детям, родине, народу.

В. П. Аникин

Сказки русских писателей